За завтраком включили приемник и сразу поймали по «Голосу» интервью Сахарова. Он просит Запад по-прежнему бороться за права человека в Советском Союзе. Это поможет и Горбачеву. Дает свой телефон для всех, кто нуждается в помощи. Днем спит с четырех до шести. Но в крайнем случае ему можно звонить и в эти часы.
Неделей позже Баруздин дает интервью Андрею Туркову в телевизионном «Литературном альманахе», где упоминает и роман «Дети Арбата», о котором много говорят и много спорят: «Но если бы Рыбаков дал мне его три года назад, а не так, как теперь — за три месяца до отправки в набор, я бы и тогда его напечатал».
Тут же звонок от Рассадиных. Смеются: «Баруздин-то, оказывается, какой смельчак!»
От нас Баруздин какое-то время прячется, видимо, испытывает неловкость перед Рыбаковым из-за интервью. В начале января объявляется: нам должны перевести деньги, шестьдесят процентов.
Муж мой берет трубку: «Сережа, советую тебе: не давай никому читать роман, не спускайся ниже уровня тех, кто тебе дал команду». — «Толя, я же старый волк, кого ты учишь? Скажу тебе по секрету: я звонил Яковлеву, сообщил ему, что мы засылаем первую часть в набор. Он меня уверил: все будет в порядке. Напишет записку: „В работе с Баруздиным было сделано то-то и то-то“».
— Так это хорошая новость, — говорю.
— Новость неплохая, но впереди еще цензура, вот чего я боюсь…
Гора кудыкина
28 декабря приехали корреспондент «Тайма» из Нью-Йорка и с ним сотрудник русского бюро Феликс Абрамович Розенталь. Рыбаков показал им копию телеграммы, которую послал в «Тайм» Рею Кейву о начале публикации «Детей Арбата» с апреля 1987 года в журнале «Дружба народов». Розенталь предложил посылать всю почту впредь через них, а также, если Анатолий Наумович захочет, он может проверить и перевод романа, чтобы все было О'Кей!
Толя промолчал: первый раз видим человека, ничего о нем не знаем, что это — добрая воля или задание проверять нашу переписку с Америкой? Позже, когда поближе узнали Розенталя, пожалели, что не воспользовались его предложением. Проскочило немало ляпсусов.
Самым поразительным был перевод диалога в начальных главах. Русский текст: «А куда пойдем?» — спрашивает герой. Девушка ему отвечает: «На кудыкину гору». В переводе ее ответ звучит так «На гору Кудыкина». И пошла гулять «Гора Кудыкина» по всем англоязычным странам. Посмеялись, что оставалось еще делать? Подумали: неплохой сюжет для рассказа. «Приезжает в Москву американский турист. Гид показывает ему Красную площадь, покупает билеты в Третьяковскую галерею, осматривают они Московский университет, Библиотеку имени Ленина. Но турист держит в руках „Детей Арбата“. Просит показать ему Бутырскую тюрьму, где сидел герой. Неохотно, но все-таки отвозят его на угол Новобасманной и Лесной улиц, там за домами находятся Бутырки.
„А теперь, — просит турист, — я хотел бы побывать на горе Кудыкина“. — „Где, где? — переспрашивает гид. — В Москве такой горы нет“. — „Как нет?“ — возмущается турист и открывает нужную страницу в книге. „Нет такой горы в Москве, — настаивает гид, — вот карта города!“ — „Значит, это секретный объект, — соображает американец, — возможно, там под землей стоят советские ракеты. Поэтому и не пускают туда иностранцев…“»
Ночью просыпаюсь, Толя не спит, читает. Поворачиваюсь к нему: «Гора Кудыкина, — возмущаюсь, — это все равно, как если бы Шукман написал, что по Москве разгуливают медведи!»
Гарри Шукман переводил на английский язык «Тяжелый песок», рецензии были хвалебные, и потому издательство «Литл, Браун» и отдало «Детей Арбата» в его руки. Мы знаем русскую школу перевода с ее высочайшим уровнем. Могло ли нам прийти в голову, что Шукман не будет пользоваться словарем идиом! Солидный человек, профессор истории, и так небрежно отнесся к работе!
Сердечный приступ
Дудинцева уложили с инфарктом в больницу. У Рыбакова — сердечный приступ. Вот какой ценой оплачивается публикация рукописей, многие годы пролежавших в столе.
Кидаюсь к телефону, звоню в «скорую помощь», говорю: «Боль за грудиной, задыхается…»
Кардиограмма показывает: инфаркта нет. Слава богу! «Скорая» оставляет нам копию кардиограммы для врачей из литфондовской поликлиники, я вызову их завтра утром. На блюдечке пустые ампулы от лекарств — тоже для врачей: чем купировали приступ.
Сижу рядом, держу Толину руку в своей. «Сейчас лучше?» — «Лучше, лучше, не волнуйся». — «Может, поспишь?» — «Нет, возьми лист бумаги, запиши, что я тебе продиктую».