В девять утра звонит Элла: «Я надела пальто прямо на халат и побежала в киоск. Купила „Огонек“, открыла его и заплакала. Киоскерша: „Что там, что такое, почему плачете?“ — „Да ничего нет, так просто“».
А у меня ни одной слезинки, наверное, что-то уже перегорело в душе.
Говорю Толе: «Сегодня бери трубку сам!» Еще нет двенадцати, а уже позвонили 17 человек. Друзья ликуют. Я еле продралась позвонить Кире: «Кирка, „Огонек“ вышел!» Она обошла все киоски в своем районе, нигде нет — журнал уже распродан. Разлетелся, как горячие пирожки. А за «Московскими новостями», многие помнят до сих пор, вставали в очередь к киоску в шесть утра — дождь ли, снег ли, не важно.
Возле редакции на улице, там, где под стеклом развернуты страницы последнего выпуска, всегда полно людей, нельзя пройти по тротуару, спускаешься на мостовую. Машины гудят, пробки. Все нипочем! Прижимаешь купленную газету к груди и счастлив. Думаю: какие были времена, какими надеждами жили…
Становлюсь к плите, хочу сделать грузинский стол: сациви, лобио. Толя заходит, в руках страница. Работает сейчас над сталинскими главами, обдумывает линию двух семей — Сванидзе и Аллилуевых. Кое-что уже набросал.
— Садись, — просит меня, — давай попробуем на слух, как получилось:
«Алеша Сванидзе, его дорогой шурин (брат Екатерины, первой жены, матери Яши) назвал своего сына Джонридом. А? Какое имя придумал — Джонрид! Грузинское имя? Русское? Нет, не русское, не грузинское. Джон — понятно, есть такое английское имя. Рид? Тоже, может быть, есть. Но Джон Рид — это имя и фамилия. В пику ЕМУ назвал, знает, как ОН относится к Джону Риду. Его паршивая книжонка, где превозносится Троцкий и ни разу не упоминается ОН, Сталин, изъята из всех библиотек, за ее хранение дают пять лет лагерей! А он называет сына Джонридом! Почему не Карлмарксом, не Фридрихэнгельсом, почему, наконец, не Иосифом в ЕГО честь, почему не Владимиром в честь Ленина? Джон Рид хвалил Троцкого, Львом побоялись назвать, назвали в честь Троцкого Джонридом…
Семья Аллилуевых так же ненавистна. Брат Надежды Павел привез из-за границы и подарил ей пистолет. Зачем женщине пистолет? В кого стрелять? В мужа? Из этого пистолета и застрелилась.
Почему они дружат? Как могут дружить родственники первой и второй жены? Что их объединяет? Ненависть к НЕМУ — вот что их объединяет».
— Ну как? Мне нравится.
Доволен. Смотрит на разрезанную курицу, на мясорубку, в которой я прокручиваю грецкие орехи с чесноком и луком: «Вот и я наконец поем с гостями…» — «Ну конечно, — говорю, — тебя же держат впроголодь».
15 марта. Леночка Николаевская приехала, Толя вышел за калитку размяться, сообщает мне: «Орда идет». Это о детях. Расставляем посуду, и тут неожиданно появляются Фелисити и Филл. Привезли «Нью-Йорк Таймс». Смущены тем, что попали к обеду: «Мы на минуту». — «Нет, мы вас не отпустим!»
Вечером Саша прочитал статью, хвалит Фелисити. Пишет умнее других. Начинается со слов: «Роман выходит через двадцать пять лет после солженицынского „Одного дня Ивана Денисовича“». Но репортаж разорванный — так ему показалось. О стиле не заботится. Главное — дать информацию. Взял с собой страницу, переведет и привезет нам.
Устала. Села на диван, закрыла глаза.
— Ложись спать, детка…
— А ты?
— Я еще посижу немного.
Горбачев благодарит Баруздина
28 марта Рыбаков отвозит верстку в «Дружбу народов». — Вот что меня смущает, — говорю, — цензура поставила штамп на журнальном экземпляре верстки, а в наш экземпляр мы много чего вставили из рукописи. Как ты думаешь, сойдет?
— Посмотрим, может быть, Смолянская и пропустит… Уезжает.
Захожу на кухню, вижу, забыл выпить седуксен, таблетка лежит рядом со стаканом с водой. Плохо!
Татьяна Аркадьевна все пропустила, но категорически отказалась вставить обратно в текст слово «блядь». (Считалось непечатным в те времена.) В самый разгар спора заходят в комнату заместитель ответственного секретаря, дежурный редактор и бухгалтер.
— Анатолий Наумович, мы сочинили про вас песню. — Поют: «Любимый автор может спать спокойно…»
— Да вы же просто плагиатчики, взяли строчку Долматовского, заменили слово «город» на «автор», и это называется «сочинили песню!» — Улыбается рассказывая.
Смолянская: «И почему тебя так все любят?» — «Любят потому, что я написал такой роман».
Достает с полки том Маяковского, звонит Татьяне Аркадьевне домой. Читает ей: «…где блядь, хулиган и сифилис». — «Хорошо, восстановим…»