— Танюша, ты очень разбрасываешься, давай по порядку. У кого ты живешь, что за дом, квартира, в каком классе учишься?
— В восьмом. Живу у тети Дины. Дом старинный, с кариатидами, наискосок метро «Красные Ворота». Квартира коммунальная, но дружная, никаких скандалов. У нас комната метров тридцать — тридцать пять, с балконом. Весной и осенью протекает потолок, ставим тазы, корыто, кастрюли… Тетя Дина, я тебе уже рассказывала, взяла меня на следующее утро, как арестовали маму. Так что я соседей помнила еще с довоенных времен.
Направо от нас жил врач Макаревич. Длинный, рыжий, в очках. До войны распевал по утрам арии из опер, чаще всего из «Князя Игоря»: «О дайте, дайте мне свободу…» Обожал жену Эмму и четырехлетнюю дочку Валечку. Каждое утро она выходила в коридор посмотреть, как мы идем в школу. «Здравствуй, Валечка», — гладила я ее на бегу по голове. Рыженькая, в отца, один глаз косит, круглые очочки на носу. «Здравствуйте». Понимала разницу, называла на «вы». В мае 41-го года Макаревич проводил жену и дочь к родственникам в Киев. Обе погибли в Бабьем Яру. Макаревич вернулся с фронта, через какое-то время женился второй раз, но никогда больше не пел по утрам.
Налево от нас комната старухи Кузьминичны, она старшая по квартире. Ей все докладываются: «Кузьминична, я хочу завтра стирать». — «Стирай, кто тебе мешает…» У Кузьминичны дочь Катя, всегда беременная, глаза кроткие, нос уточкой, шаг тихий. Катин муж, Николай, не пьет, не курит, работает на военном заводе, у него бронь.
И в последней комнате, прямо напротив входной двери, живет Павла Ивановна с дочкой Ниной. Павла Ивановна — черноволосая, коса уложена вокруг головы, работает бухгалтером. Муж-солдат погиб на фронте. Нина старше меня на три года, одна нога короче другой, костыли, когда садится, прислоняет к спинке стула. Павла Ивановна жарит картошку на касторовом масле, которое покупает в аптеке, запах касторки на всю квартиру, спрашивает: «Таня, хочешь картошечки?» — «Нет, спасибо, Павла Ивановна». Кидаюсь в комнату, меня тошнит.
— Ну хорошо, — говорит Толя, — ты пришла из школы, что дальше?
— Что дальше? Дальше куча дел. После второго урока в столовой нам выдают по стакану компота из яблок и по маленькой булочке из серой муки. На какое-то время голод утолен, можно не думать о том, что хочется есть. Лева Наврозов, мой двоюродный брат, приходит обычно позже меня — он учится в мужской школе. Ставлю на патефон, который Лева собрал из разных деталей, пластинку «Кармен». Под арию тореадора подметаю пол, вытираю пыль. Пятнадцать минут — и все готово. У тети Дины мебель красного дерева, на тумбочке лежит фолиант «Сокровища мирового искусства». Каждая репродукция переложена папиросной бумагой. Оторваться невозможно. Наверное, с тех пор мы с Левой и любим живопись. Из поэтов на первом месте у нас Блок. «Девушка пела в церковном хоре…» Много знаем наизусть. Но это, конечно, между делом. Тетя Дина работает на двух работах, все хозяйство на мне. Надо отоварить карточки, магазин, к которому мы прикреплены, на улице Горького. Еду туда. На мясной талон можно купить или полкило сосисок, или килограмм говяжьих мозгов. Решаю: куплю мозги. По пути из школы захожу в булочную. Хлебные карточки, завернутые в бумажку, спрятаны на самом дне портфеля. Потерять их — самое страшное: не перебьемся до следующего месяца. А к четырем надо успеть в Орликов переулок — это по другую сторону Садовой. Там молочная, куда в это время привозят так называемое суфле. Стою со своим двухлитровым бидоном в очереди. Суфле похоже на растаявшее мороженое — белого цвета и сладковатое на вкус. Выпьешь стакан — и вроде сыт.
Раз в двенадцать дней стирка. Ставишь корыто в ванну, густо намыливаешь простыни, пододеяльники, полотенца, хозяйственное мыло тоже по карточкам, и начинаешь тереть, отстирывать одно за другим на ребристой железной доске. Потом полощешь, отправляешь все в бак, заливаешь горячей водой, добавляешь каустик, чтобы белье было, как тогда говорили, кипельным, то есть белоснежным. (Опять улыбаюсь, вспоминая милое мне слово «кипельное».) Тяжеленный бак ставим с Левой на плиту, часа через полтора выключаю газ и опять зову Леву: «Помоги снять!»
— А когда же ты делала уроки? — спрашивает Толя.
— Ты прямо как моя мама, она один раз спросила меня о том же, и я тут же полезла в бутылку. Уроки мы делали с Левой вечером.
Но вот в конце ноября раздается телефонный звонок. Кузьминична стучит мне в дверь: «Таня, тебя». Незнакомый женский голос: «Таня, здравствуй, у меня письмо от твоей мамы. Меня зовут Вера. Можешь ты приехать ко мне?» — «Могу, конечно, могу! Я только запишу адрес». Бегу в комнату, хватаю карандаш, бумагу: улица Кирова. Это рядом.