Летим. И с такой хитрой улыбочкой, будто только что вспомнила, Галя говорит: «А ты знаешь, сейчас в Коктебеле Рыбаков». Господи, знала бы о том заранее, не полетела бы. Уж кого мне не хочется видеть, так это Рыбакова. Неприятный осадок остался у меня от прежних наших встреч. Все-таки пренебрег он мной — так мне казалось. Но не выпрыгивать же из самолета на лету.
— Да какое тебе дело до него, — успокаивает меня Галя, — он сам по себе, ты сама по себе.
А через несколько дней у меня день рождения, праздновать будем на пинг-понговых столах при луне. Из Москвы прилетает наша с Галей подруга из театра «Современник» со своим возлюбленным, покупаем водку, заказываем всякую еду в ресторане — гулять так гулять. Половина Дома творчества — наши гости.
— А почему Рыбакова нет? — спрашивает кто-то.
— Да он зануда, — отвечает Галя, — зачем он нам нужен?
Утром, еле продрав глаза, бегу на завтрак. И тут из-за угла вдруг возникает Рыбаков. У меня екает сердце — знает ли он про мой день рождения, тогда неминуемы какие-то объяснения. Слава богу, не знает. «Привет». — «Привет». — «Куда так спешишь?» — «На завтрак. Есть хочется». — «А что же так поздно, ночь, что ли, прогуляла?» — «Ага…»
А сама думаю: ну тебе-то что — прогуляла я ночь или не прогуляла. «Побегу», — говорю.
В «Романе-воспоминании» Рыбаков тоже останавливается на тех днях. По существу, мы описываем одни и те же факты, но с разным настроением: «И все-таки нам суждено было встретиться вновь… через двадцать лет… — это уже пишет Рыбаков. — Я шел по аллее, Таня — навстречу, боковых тропинок там нет, свернуть некуда, ей пришлось остановиться, мы перекинулись парой фраз. Через день опять где-то пересеклись наши пути, и еще через день, и еще…»
Это было не просто «еще». Существовало правило в домах творчества: кто первый уезжает, тот дает «отвальную». Я первой уезжаю, я и зову в прибрежный шалман уже более тесную компанию: теперь тут и Рыбаков, и Галя, и Витя Фогельсон, артистичный, остроумный, веселый, заведовал поэзией в издательстве «Советский писатель», и Лиля Толмачева — актриса «Современника», Витина жена, единственная среди нас непьющая. А у нас бутылка коньяка идет за бутылкой. Рыбаков сел рядом со мной, положил руку мне на плечо, и меня это отнюдь не смущает — как будто только так и надо…
Следующая страница из «Романа-воспоминания»: «Таня улетала в Москву раньше меня, оставались считанные дни, теперь нас пугала даже эта разлука. Мы покидали пляж, заплывали далеко в море, я смотрел на милое, дорогое Танино лицо, и больше ничего не существовало на свете…»
Лечу в самолете, обдумываю все, улыбаюсь. Вспоминаю, как Толя говорил: «Мне так хотелось, чтобы ты начала тонуть, а я бы тебя спас и вынес бы на руках на берег». — «Представляю себе эту картину, — говорю, — искусственное дыхание и прочее». — «Нет, просто тебя спасти…» И еще заинтриговала меня одна его фраза: «Почитай „Лето в Сосняках“ — это книга о тебе». В общем, было о чем подумать.
У нас хорошая библиотека в Радиокомитете. Выносят мне «Лето в Сосняках», смотрю, когда было написано: 64-й год. И тут я смутно вспоминаю: кто-то ведь мне говорил, что у Рыбакова вышел в «Новом мире» хороший роман о девочке из репрессированной семьи. И я собиралась почитать, а потом забыла. Читаю теперь. На последних страницах даже всплакнула: мать героини после лагеря живет в Александрове, снимает клетушку рядом с хлевом, голодает, ходит по утрам к монастырю собирать милостыню. Моя мама жила в Загорске, а не в Александрове, милостыню никогда не собирала, но страдания чужой матери в схожей ситуации бьют по сердцу.
Я, естественно, не знала, и Рыбаков мне не сказал, что в Западной Германии роман имел большой успех. Каждый экземпляр книги перепоясывала бумажная лента, на которой было написано: «Русский Грэм Грин». Но могла ли я представить себе, что в конце восьмидесятых Грэм Грин приедет к нам в Переделкино знакомиться с Рыбаковым, автором «Детей Арбата», и Толя вынесет ему из кабинета «Лето в Сосняках» с надписью: «Русский Грэм Грин». Я смотрела на его лицо. Сначала проявилось удивление, потом он заулыбался и, не скрывая удовольствия, протянул книгу Ивонне, своей гражданской жене.
«Какой неожиданный сюрприз, большая честь для меня».
Толя ему возразил: «Наоборот, это большая честь для меня». Прочитав эту надпись много лет назад, я подумал: «Из меня действительно может получиться писатель». Последнюю фразу я дословно цитирую по книге Рыбакова «Роман-воспоминание».