История с Коонен и Таировым вошла в книгу «Страх». А «Дети Арбата», мне кажется, я вообще помню почти наизусть. Начните абзац, и я его продолжу… Все радости наши помню, все тревоги, огорчения… Вот, например, мы ссоримся из-за зубного врача Липеца. В романе — Липмана: в те годы он просил не называть его настоящую фамилию. О докторе Липеце будет отдельный рассказ, но если бы тогда все не кончилось миром, книга лишилась бы одного из самых интересных поворотов сюжета.
И еще мне хочется выступить в роли свидетеля. Рыбаков серьезно огорчался тем, что придуманную им фразу «Смерть решает все проблемы…» не просто употребляли во многих статьях как сталинскую, но как бы даже это узаконили, включив в книгу «Высказывания Сталина» или что-то в том же роде.
Толя купил эту книгу где-то на развале, полистал страницы, нашел свое знаменитое «Смерть решает все проблемы…» и протянул мне: «Ну, как тебе это нравится?» — «Мне как раз очень нравится, — сказала я, — это говорит о совершенно точном попадании в образ. Получается, что каждое слово твоего Сталина абсолютно достоверно».
Я помню, когда, при каких обстоятельствах Толя эту фразу произнес.
Между Толиным кабинетом в Переделкине и моей комнатой была еще одна, маленькая, проходная, которая служила столовой, пока Толя не построил террасу. Я выхожу из своей комнаты и берусь за ручку двери, которая ведет в коридор. В тот же момент Толя выходит из кабинета и окликает меня. У меня рука еще на ручке двери, я оборачиваюсь к нему. «Таня, — просит он, — напечатай мне быстро одну фразу». Он торопится в редакцию, шофер уже выехал за ворота, ждет его. Я сажусь за машинку, он ищет страницу, куда мы эту фразу вклеим, и одновременно мне диктует: «Смерть решает все проблемы. Нет человека, и нет проблем». Вставляем в нужное место:
«Березин хорошо помнил слова, сказанные ему Сталиным в 1918 году в Царицыне. Сталин потребовал расстрела нескольких военных специалистов из бывших офицеров царской армии. Березин, тогда начальник особого отдела, доказывал ему, что обвинения неубедительны и расстрел вызовет много осложнений и проблем.
На это Сталин поучительно ответил:
— Смерть решает все проблемы. Нет человека, и нет проблем.
И Сталин оказался прав. Пришла телеграмма об отмене расстрела, но люди уже были расстреляны. Никаких проблем не возникло».
Это я говорю о тех книгах, которые писались в Москве и правились сначала мной и Толей, а потом отдавались машинистке.
И вот Нью-Йорк, работаю за компьютером. В моей памяти возникает всего три сцены.
Помню, как сижу напротив Толи, облокотив голову на руку, и он мне читает письмо Мейерхольда Молотову. Сталин это письмо у Молотова забрал и хранил у себя в сейфе. У меня останавливается сердце от ужаса: если моему отцу инкриминировали пять статей и через три месяца после ареста его расстреляли, то перед расстрелом могли его так же бить и истязать, а ведь он был моложе Мейерхольда, ему было всего 47 лет.
— Сволочная страна, — говорю.
— Танюша, но нам обязательно надо вставить это письмо. Ты согласна?
— Да, читай!
«Меня здесь били, больного шестидесятилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновыми жгутами били по пяткам, по спине, по ногам… И когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-желто-синим кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что казалось, что на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток… Этой резиной меня били по лицу, размахами с высоты… Я кричал и плакал от боли… Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться, корчиться и визжать, как собака, которую плетью бьет хозяин…»
— Сволочная страна, — повторяю и ухожу к себе выкурить сигарету.
Что-то меня не удовлетворяет в главе об Асе — Толиной первой жене в книге «Роман-воспоминание». Не вижу я ее. Нахожу Асину фотографию с семилетним Аликом. Красивое, чуть скуластое лицо, прямая спина. Залюбуешься. «Закончи, — говорю, — ее поездками на Востряковское кладбище». Там похоронены Толины родители, его сестра Рая и их общий с Асей сын Алик, умерший в 53 года. В этом случае, я считаю, можно хоть как-то дать Асин портрет. Вот как это сделал Толя:
«Ася бывает на кладбище постоянно. Я — реже. Но знаю, какой аллеей она идет к нашему участку, мимо каких могил, каких надгробий, вижу ее все еще статную фигуру, косынку на голове, вижу, как стоит, опершись на ограду, а потом не спеша принимается за работу, сметает листья, поливает цветы, ухаживает за могилами семьи, рядом с которой прошли ее молодые и зрелые годы с их печалями и невзгодами, перенесенные ею с мужеством и достоинством…»