К тому же, учтите, в Венгрии все еще помнят 56-й, двадцать один год прошел с тех позорных событий, но венгры их и через пятьдесят лет, и через сто будут помнить!
— Девочки, — говорит Жужа, — к вам это не имеет никакого отношения, вы все понимаете как надо. И вы знаете, как я люблю русскую поэзию. Сейчас (смеется) я, например, сплю с Вознесенским. — Это значит, что в данный момент она переводит стихи Вознесенского, а книжку его стихов держит у себя под подушкой.
— Я, Таненька, так же спала с твоим Женей и с Юрой Левитанским спала… — Ей нравится эта шутка, к тому же треть бутылки токайского уже опорожнена. Жужа пьет, как венгерский крестьянин: с утра. Но не допивает до конца, как пьют у нас, если уж начинают. Взяла пробку, закрыла бутылку.
Спохватывается:
— Я вас заболтала, а вам уже давно пора гулять.
Мы с Ирочкой отправляемся на метро из Буды, где у Жужи квартира на втором этаже роскошного особняка, в Пешт. Там первоклассный музей: девять картин Эль Греко. Неподалеку прелестные ресторанчики, там мы перекусываем днем, и, наконец, всем известная пешеходная улица, где только одни магазины. Стой перед витринами, приценивайся, покупай!
Мы с Ирочкой сразу разделили деньги, предназначенные на подарки: у нее свои друзья, у меня — свои. Скажу попутно: я никогда не знала — дочь моя щедрая или так себе, не было повода в этом убедиться — маленькая еще была. И только в Будапеште я, к своему счастью, убедилась: щедрая у меня дочь. Себе она не оставила почти что ничего, все ушло на подарки друзьям.
Тем временем Толя сильно тосковал в Москве. И верный его друг — Вася Сухаревич — повез его в Тарусу развлечься. В Тарусе жила дочь Сухаревича Наташа с мужем Виктором Голышевым (в семье его звали Мика) — лучшим современным переводчиком с английского. Как-то они к нам пришли на Толин день рождения, и я, открывая им дверь, сказала: «Вот пришел к нам обычный гений со своей замечательной женой». Кстати, оказалась права: все, что Мика ни делал, получалось блестяще. Он сделал ряд прекрасных Толиных фотографий. Одна из них, где Рыбаков в полный рост, в джинсах, кожаной куртке, с расстегнутым воротом рубахи, дождалась своего часа. Ровно через десять лет она открыла собой первую книгу «Детей Арбата», выпущенную издательством «Советский писатель». А вторую, где Толя сидит в кресле, на некоторых фотографиях даже виден плетеный уголок, тут же схватил художник для «Тяжелого песка». Крупное лицо, во всю страницу. Очень красиво.
Съемка закончилась, решили прогуляться. Майя Луговская подошла, Толя с ней знаком — вдова Луговского. «Возьми полотенце на всякий случай», — просит Толя Наташу. Знает, что я отношусь к ней с большой симпатией, поэтому смотрит на нее ласково. Умна, привлекательна, с хорошим вкусом — «своя в доску», говорит о ней отец, хвалит ее. Мы много лет проработали с Наташей в одном здании Радиокомитета на Пятницкой, она — в редакции «Доброго утра», я — в «Кругозоре».
Спустились к Оке. «Надо окунуться», — подмигивает Толя Сухаревичу. Тот знает, что так говорит у Рыбакова главный герой «Детей Арбата»: читал рукопись несколько раз. «Давай, давай, не робей, — подбадривает Сухаревич, — покажи класс!»
Остальные: «Не надо, что вы, Анатолий Наумович, после второго августа — Ильина дня, — никто не купается: вода становится холодной! Простудитесь!…»
«Попробуем», — говорит Толя и брассом, брассом до того берега. А Ока под Тарусой достаточно широкая.
Вышел на берег, помахал руками и снова в воду. Герой!
«Разотри мне спину», — просит Наташу.
Простудиться не простудился, но плечи заболели в ту же ночь. Обезболивающего никакого. Беда!
Звоню по приезде из Будапешта. Голос грустный: во-первых, скучал, во-вторых, болят плечи, в-третьих, в «Октябре» накидали опять кучу замечаний: мало русских фамилий, Сидоренко, командира партизанского отряда, превратить в Сидорова. Где интеллектуальная жизнь молодежи? Дальше — убивали не только евреев, но и людей других национальностей. «Убейте, — просят, — белорусов Сташенков». Ну и самое главное — тридцать седьмой год…
— Отчего вдруг плечи заболели? — спрашиваю. Отвечает не очень охотно:
— Ездили с Сухаревичем в Тарусу, я решил искупаться. Все вокруг: «Нельзя, нельзя, после Ильина дня никто не купается…» Я все-таки поплыл до другого берега и обратно. И той же ночью заболели плечи…
— Гусарил… Значит, дамы были. Тут же парирует:
— Да, были дамы, но только твои знакомые. Из-за того, что они твои знакомые, из-за этого и поплыл.