— Танюшенька, — говорит Евгения Самойловна, она меня всегда так называла, хотя и на „вы“, — мне звонил Толя. Он волнуется, что вы тянете с разводом. Вы должны понять его: если с ним завтра что-нибудь случится, вас выкинут с дачи в одну секунду. Где вы тогда будете жить? Вернетесь к Винокурову, будете с ним делить квартиру?
Тут я пугаюсь, молчу.
— Евгения Самойловна, Толя хочет, чтобы я поменяла фамилию на Рыбакову. Но это ужасно! У нас доска объявлений, где вывешиваются все эти приказы. Значит, весь Радиокомитет будет знать, что Винокурова поменяла мужа! Как это неприятно все!
— Глупости, чем больше мужей, тем интересней. (Смеется.)
У Толи главный аргумент насчет перемены фамилии был таков: если у нас будут разные фамилии, возникнут дополнительные сложности, когда мы начнем ездить за границу.
Я посмеялась: „Нам это не грозит!“ Ситуация в этом смысле была совершенно однозначной, если даже Хрущев в своих мемуарах охарактеризовал ее как „рай на замке“.
— Не важно, что „рай на замке“, увидишь… (Слова „увидишь“ и „посмотрим“ Толя всегда произносит строгим голосом. Обижается, когда я ему возражаю.)
Возможно, Толина уверенность основывалась на интересе, который проявляли к выходу „Тяжелого песка“ иностранные корреспонденты, аккредитованные в Москве. Мы вернулись из Ялты, Толя зашел в ЦДЛ и встретил в ресторане Аксенова. „Тебя ищет хороший парень, Боб Эванс из агентства „Рейтер“, я ему дал твой телефон“. И все же, когда Боб позвонил, Толя задал ему вопрос, который задавал всем корреспондентам: „Вы роман читали?“ Если отвечали „да“, Толя говорил „приезжайте“ и подробно объяснял, как нас найти в Переделкино, если „нет“ — не принимал, ход, продиктованный благоразумием: наш телефон взяли на прослушивание. Намекнул на это Толе его однополчанин, уполномоченный Особого отдела на фронте, выведенный в „Тяжелом песке“ под фамилией Данилов. После войны он так и остался в органах, но работал не на самой Лубянке, а в каком-то институте, имевшем отношение к КГБ. Позвонил, справился — как дела, как здоровье, мол, стал знаменитым, заграница тобой интересуется, и Толя его понял как надо.
Боб роман читал. В его офисе работала секретарша, и он заметил: каждую свободную минуту та хватается за журнал „Октябрь“. Тут же спросил: „Что там напечатано?“ — „Тяжелый песок“ Рыбакова. Оторваться невозможно».
Так Толя стал известен Бобу Эвансу. Но, оказывается, не только ему.
Крейг Уитни, тогдашний корреспондент «Нью-Йорк Тайме» в Москве, сказал Рыбакову, что это секретарша Боба Эванса порекомендовала ему обязательно прочитать «Тяжелый песок». И другим, всем русскоговорящим корреспондентам, она говорила одну и ту же фразу: «Вы должны прочитать этот роман!»
Через несколько дней после визита Боба Толя позвонил мне на работу: «Танюша, я не могу тебя сегодня встретить. В четыре часа ко мне приедет корреспондент датского телевидения. Знаешь, как его фамилия? (Пауза.) Рахлин!» — «Да ну! Он что, родственник Натана Рахлина?» — спрашиваю с интересом. Не было человека в моем детстве, который не слышал бы по радио объявления: «Дирижер Натан Рахлин». «Еще не знаю, спрошу», — говорит Толя.
Возвращаюсь вечером с работы, на столе сыр, печенье, пустые чашки из-под кофе. Хочу поставить их в мойку. Толя удерживает меня за руку. «Подожди, я расскажу тебе историю его семьи. Ты будешь потрясена!»
Потрясены этой историей были не только Толя, я, но и другие московские друзья Сэма Рахлина, хотя, казалось бы, можно ли было нас чем-то удивить в те времена?
Отец Сэма — Израиль действительно оказался каким-то дальним родственником Натана Рахлина. Но семья его жила в небольшом литовском городе Кубартае, недалеко от Каунаса. В Лейпциге Израиль окончил экономический факультет университета и по коммерческим делам отправился в Копенгаген, где и познакомился со своей Рахилью, которая работала на фабрике, но корни тоже имела то ли в России, то ли в Прибалтике, то ли в Белоруссии.
Их брак благословили в копенгагенской синагоге 1 мая 1935 года. В тридцать шестом году родился их первенец Шнеир, в тридцать восьмом году — Хенриетта, и в том же году они, так им казалось, окончательно поселились в Кубартае. Но наступило 13 июня 1941 года, Советская армия вошла в Литву, их погрузили в товарные вагоны и отправили в ссылку в Сибирь. «Тяжела Сибирь для иностранцев», — думаю я. Конечно, тяжела. Однако они вспоминают те времена с теплотой и улыбкой: дружба скрепляла людей.