Толя любил, когда приезжали Кира и Володя, любил, когда приезжали мои дети.
— Наконец-то, — говорил он, — у меня появилась семья… Кира берет трубку.
— Кирка, это я, здравствуй. Отпросись с работы на первое и второе декабря, свадьба у нас будет второго. Скажи, «Тяжелый песок» подарим. С надписью, скажи! У плиты встанет Сухаревич, а мы с тобой будем на подхвате. Я одна не справлюсь.
— Сколько будет народу?
— Думаю, человек тридцать, тридцать пять. Из Москвы — ты с Володей, Леночка Николаевская, Мирель, Витя Цигаль, Галя Евтушенко, Майя Луговская, Евгения Самойловна, Алеша Симонов, Борщаговские, Елка, Толины друзья Лифшицы, их двое, Люся Кренкель — она наш свидетель, Толина двоюродная сестра Эмма с мужем, еще Кашафутдинов из Обнинска приедет, наверное, останется ночевать, ну и все свои из Переделкино. Вспомнила, еще Разгоны, они как раз сейчас в Доме творчества…
— Где ты возьмешь столько посуды? — ужасается Кира, она знает, что у нас всего несколько тарелок: не успели наладить хозяйство.
— Толя договорился с официантками из Дома творчества, заплатит им, они привезут все необходимое, утром все заберут.
Второе декабря. Мы подъехали к ЗАГСу пораньше, впереди нас несколько пар. Заведующая в нарядном длинном платье сверкнула на нас глазами, но здороваться при всех не стала, видимо, не хотела выделять нас из остальных.
Люси все нет. Уже без пяти двенадцать, мы начинаем нервничать. Двенадцать. Десять минут первого — все нет. В пятнадцать минут первого появляется. Щеки пылают, в руках горшки с красными гиацинтами. Перенервничала. Не могла поймать такси — холодно на улице, все машины заняты. Толя ее успокаивает:
— Даже если бы вы пришли к закрытию ЗАГСа, мы бы все равно вас ждали до конца. Не волнуйтесь, Люся, все в порядке.
И в Переделкино — тревога. Почти полтретьего, а мы куда-то исчезли. Гости должны нагрянуть к семи часам, времени всего ничего. Вася ворчит, нагревает духовку, ставит туда противень с поросенком, обмазанным сметаной. Услышав, что Кира открывает дверь, встречает нас поцелуями и слезами.
— Что-то больно сентиментальным ты стал, мой друг, раньше такого за тобой не водилось, — говорит Толя.
Вася за словом в карман не лезет:
— Это я жалею бедную девочку — в чьи руки она попала! Бедная крошка, бедная крошка!
Наконец все в сборе. Садимся за стол.
— Горько! — кричат нам. — Горько!
Встаем со своих стульев, целуемся. Тамада — Сухаревич. Тосты его искрометны. Кроме того, у него есть несколько замечательных историй, я их слышала раза три, Толя — наверное, сто три. Но вот Вася выбирает себе жертву, глядит на нее, как будто даже движется к ней, и все лица тут же поворачиваются в ту сторону, а человек понемножечку вжимается в стул. И не важно, что все было придумано когда-то давно, слушается как экспромт, и гости буквально валятся на пол от смеха.
С тостами прорваться почти никому не удается. Сухаревич окрылен успехом, говорит не переставая. Следующая новелла, еще одна, еще одна…
Единственный человек, который мог отрезвить Сухаревича, был бы Алик, Толин старший сын, но он с женой Наташей где-то в отъезде, маленькая Маша на попечении бабушки, Толиной первой жены Аси. Я третья жена. «Любимая», — обычно добавляет Толя.
Алик сам хороший говорун, сам умеет травить всякие истории. Возможно, ему бы удалось переговорить Сухаревича. А возможно, и нет, ведь недаром говорится: «Старый конь борозды не испортит». Послушать их вместе было бы даже интересно. Кто кого переиграет: Сухаревич Алика или Алик Сухаревича?
Вот что пишет о своем сыне Толя в «Романе-воспоминании»:
«У Алика было много друзей, всегда он кому-то был нужен, всегда кому-то помогал, красивый, остроумный, веселый, любил застолье, ресторан ЦДЛ, прекрасный рассказчик, писал неплохие статьи, мог бы писать и прозу, но не хватало целеустремленности, работоспособности, чем в избытке обладали его отец, жена и дочь Маша.
Алик болел печенью, я возил его к врачам, они требовали, чтобы он изменил образ жизни. Но он не хотел его менять, хотел жить так, как ему нравится. В 1994 году в возрасте 53 лет сын мой умер».
Раз уж зашел этот разговор, скажу сразу, рыбаковская семья была вся талантлива. Внучка Маша защитила докторскую диссертацию, полиглотка, объездила много стран, пишет стихи, рассказы и романы, получает литературные премии.
Младший сын от второй жены — Алеша — живет в Германии, тоже защитил докторскую, преподает в университете и тоже написал роман, в русских рецензиях Алешу сравнивают с Марселем Прустом.