Однако Толя вернулся после обеда в растерянности. «Издатель — жулик, — сказал мне, — по его глазам видно, что жулик, а Ситников обхаживает его, как персону королевских кровей». — «А договор ты подписал?» — спрашиваю. «Подписал. Издатель сказал, что, не получив еще моего согласия, на свой страх и риск заказал перевод, работа уже почти закончена и книга вот-вот появится на прилавках».
Встречаю на радио Сеземана, он работает во французской редакции. Мы не знакомы, но здороваемся как люди, которые видят друг друга почти ежедневно. Я знаю, что его брат был послан в командировку во Францию и остался там навсегда. У нашего Сеземана, естественно, неприятности. Тем дружелюбней я ему улыбаюсь. Он останавливает меня и говорит: «Я прочитал „Тяжелый песок“. Это замечательная книга, но, говорят, что она вышла и по-французски. Это мой родной язык, мне хотелось бы ее посмотреть в переводе». — «Я попрошу мужа и тогда завтра вам ее принесу, мы ее только что получили».
Дома рассказываю все Толе, он говорит: «Сеземану обязательно дам».
Несу книгу Сеземану. Он берет ее в руки и сразу же говорит: «Ошибка уже в названии: нельзя сказать „Sable pesant!“ — это неграмотно». Через несколько дней возвращает ее: «Жалко, что такая прекрасная книга изуродована переводом».
Толя отодвигает всю работу в сторону, кладет перед собой «Тяжелый песок» на русском языке и французский перевод. В детстве его учили французскому, многое помнит с тех пор. Выскакивает ко мне в негодовании: почти на каждой странице выкинуты абзацы, а фронтовая двадцатая глава, где рассказчик встречается с Галей, история с немецкими листовками, особист и так далее вообще отсутствуют…
Я много раз замечала, как меняется Толино лицо, когда кто-то пытается ущемить его достоинство. Как ни странно, от гнева он молодеет, движения становятся нетерпеливыми, в глазах появляется азарт. «Бойцы вспоминают минувшие дни» — так я называю это его состояние.
Иногда я ему привожу в пример Евтушенко или Айтматова. «Смотри, — говорю, — они никогда не ввязываются в драку, что бы о них ни писали. Айтматова уже и в том обвиняют, что „Плаха“ на две трети не им написана. А он молчит. Может, так мудрее». — «Нет, — говорит Толя, — прощать нельзя».
Пишет письмо Панкину, главе ВААПа:
«…Сличение перевода с оригиналом показывает, что издательство произвело в тексте романа более 130 купюр, размером от абзаца до двух страниц, не считая отдельных выкинутых фраз. Одна глава (в русском тексте 20-я) изъята целиком. В нарушение договора все это сделано без моего ведома и согласия. Перечень выброшенных и сокращенных страниц прилагаю.
В результате получился не перевод романа, а схематическое усеченное издание, искажающее идею и смысл произведения, лишившее его художественных достоинств, а местами просто непонятное читателю.
Роману нанесен непоправимый ущерб.
Ввиду нарушения издательством „Пигмалион“ договора прошу защитить мои авторские права, и в частности:
1. Немедленно запретить издательству „Пигмалион“ распространение романа в таком виде.
2. Предъявить издательству иск за нанесенный мне материальный и моральный ущерб, вызванный тем, что издательство представило франкоязычному читателю мой роман в таком обедненном и примитивном виде.
3. Ввиду явной недобросовестности, а также неквалифицированности и небрежности перевода передать издание романа другому издательству.
О принятых вами мерах прошу поставить меня в известность.
Приложение: перечень выброшенных и сокращенных страниц…»
Выводит из гаража машину. Вижу, как он взволнован.
— Толечка, — прошу, — не гони, езжай осторожнее!
— Не волнуйся! Из ВААПа позвоню. Потом рассказывал:
— Приезжаю в ВААП, кидаю книгу на стол референтше, которая меня уверяла, что все будет «нормально», все будет «хорошо», спрашиваю: «Что это такое?!» Молчит, видит, что я в ярости. Требую: «Немедленно передайте мое письмо Панкину!»
Ситников, узнав о скандале, тоже молчит — ему некуда деваться.
Много позже мы узнали о том, что «Пигмалион» по просьбе ВААПа издавал книги Брежнева. И в качестве приза, конфетки, награды ему отдали «Тяжелый песок». Затем, чтобы не терпеть стране позора, брежневские творения, выходящие за рубежом, тут же скупала «Международная книга». В газетах появлялись ликующие сообщения, что весь тираж мгновенно разошелся, а в Москве его тут же пускали под нож.