Молчу, ничего не отвечаю, нет прощения ему в моей душе. Это я, оказывается, не ценю его время, когда сижу над рукописью до трех часов ночи!
Выезжаем. Толя садится рядом с шофером, я — сзади, за ним. Меня разбирает смех. Я и представить себе не могла, что и спина может выглядеть обиженной! Умора!
Коля наш к такой атмосфере не привык. Мы всегда ездим весело. Толя шутит, Коля смеется. Когда же мы с Колей вдвоем едем в город, то разгадываем, как правило, кроссворды. Он меня обштопывает в один момент: знает все спутники Юпитера или Марса…
Сейчас нервничает, рвет машину на светофорах. «Аккуратнее», — говорит ему Толя.
Квартира Липеца на улице Горького, в доме, где находился книжный магазин «Сотый», в этом доме жили Эренбург, режиссер Михаил Ромм со своей женой актрисой Еленой Кузьминой, я бывала у нее — она писала замечательные короткие рассказы о своей жизни в кино, и я их печатала в «Кругозоре». А потом из этих рассказов составилась книжка «О том, что помню».
Доктор Липец сам открыл нам дверь. В бархатной домашней куртке, в домашних тапочках, моложавый, подтянутый, радушно нам улыбнулся. Я познакомила его с Толей, он сказал несколько приветливых, комплиментарных слов в адрес Рыбакова и поставил три условия: никаких магнитофонов, никаких записей в блокнотах и третье — не называть его настоящую фамилию.
Рассказ его был бесценным. Мы просидели у него часа два. В конце заговорили о детях Сталина. Толя поинтересовался Яковом. Его потрясающая интуиция подсказывала, что дело с Яковом не совсем чистое: не сам бросился на проволоку с током, не без распоряжения Сталина все происходило. Липец замялся, сказал, что «еще не все раскрыто», но разговор этот явно не хотел продолжать. «Остерегался», — сказал мне потом Толя.
Приехали домой, выпили по чашке кофе, чтобы не терять времени на обед, сели по разные стороны стола, как школьники, которые на контрольных загораживают от соседа рукой свой вариант, чтобы сосед не подсматривал, и стали записывать все, что помним. На первое место ставили то, что казалось каждому из нас самым интересным.
Для Толи было неожиданностью, что Сталин разрешил выписать ему по каталогу зубы из Берлина. Не важно, что сделал это по своей воле и по просьбе Липеца (в романе он Липман) сам Товстуха, не испросив перед тем разрешения у Сталина. Но Рыбакова поразило то, что Сталин не разгневался по этому поводу. А где же пресловутая скромность в быту?
У меня же в первой фразе стояло другое: когда Липеца (Липмана) вызывали к пациенту, ему не сообщали имени того, кому нужна его помощь. Врач собирал свой чемодан, похожий на дорожный, где были все инструменты и подголовник, и, только увидев главного охранника пациента, понимал, что его везут к Молотову, Поскребышеву или Кагановичу.
Мы записали и все мелочи, отдельные фразы. «У вас руки более ласковые, чем у Шапиро», — сказал Сталин. Шапиро был предшественником Липеца.
Липец заранее устанавливал подголовник на кресле, что нравилось Сталину, он не любил, когда возились за его спиной.
В отличие от Шапиро Липец рассказывал, что он делает и почему надо это сделать. Показал Сталину вырванный зуб. Шапиро никогда ничего не объяснял и не показывал Сталину вырванных зубов.
«Он и зубы рвет, и зубы заговаривает», — слова Сталина о Липеце.
После вырванного зуба сказал Сталину: «Два часа ничего не есть и целый день не есть горячего».
В те годы врач жил на 2-й Мещанской, комната в коммунальной квартире, 19 метров. Телефон в комнате, соседи просят перенести его в коридор. «Я не против, — говорит Липец, — пусть люди пользуются, но Санупр Кремля возражает». Санупр этот телефон поставил, по нему он вызывает его к пациенту.
Ссора давно забыта. «Теперь, — говорю, — давай прочтем друг другу то, что мы записали. Ничего ли не упущено?…» Толя забыл про фразу «Он и зубы рвет, и зубы заговаривает». Смеемся, радуемся, какой удачный получился день.
Вот тут как раз надо сказать, как Рыбаков писал «Детей Арбата». Не последовательно, как пишется, к примеру, проза: «Они пообедали и вышли в сад», а линиями: линия Сталина, Саши, Вари, Шарока, Рязанова, Нины, Софьи Александровны и так далее. И только когда все линии были готовы, он перемешивал их и таким образом создавал композицию романа. Очень увлекательно было за этим следить.
Историю с Липецом — Липманом в романе он рассредоточил между самыми напряженными 10-й и 18-й главами, в которых отношения между Сталиным и Кировым особенно обострились. Печатать их было удовольствием. Действие этих глав происходило в Крыму. В действительности Липец лечил Сталина в Москве, никогда вождь не вызывал его в Крым, потому и не сталкивался Липец на пляже с Кировым. Но на то уж была воля писателя. И не говорил Киров Сталину: какой приятный человек доктор. Но в романе именно эта фраза решила судьбу врача: