Мой брат, как я уже говорила, погиб в 1942 году, а Катя прошла всю войну, вернувшись в Москву, поступила в вечерний Полиграфический институт и устроилась корректором в газету «Известия». В этой же квартире жили отчим и мать Гали Сокол, ставшей во втором замужестве Галей Евтушенко. Ее мать, Ида Борисовна, с Катей были кузинами, и Катя, таким образом, приходилась теткой Гале. А поскольку Катя в течение нескольких месяцев все-таки была невестой моего брата, и они жили вместе, то мы как бы все оказывались в родстве, поэтому, не пускаясь в длинные объяснения, мы с Галей называли себя сестрами. Дом этот стал мне родным — столько я видела там добра и теплоты. Если Ида Борисовна из какого-то своего платья перешивала что-то Гале, то на следующий день из другого платья перешивала что-то и мне. Красивые, кстати, были платья.
В последнем, 10-м классе я бросила свою 613-ю школу с ее железной дисциплиной и поступила в школу рабочей молодежи, где учились рядом со мной замечательно талантливые ребята. Школа окончена. А что делать дальше? Мне с детства хотелось быть врачом, возможно, это перешло ко мне от родителей. Но поступить в медицинский нереально: тут же срежусь на экзамене по физике или химии. К тому же надо и как-то зарабатывать — нельзя же сесть на шею Шумяцким, которые еле-еле сводили концы с концами. А пока мне подбрасывала деньги тетя Дина, и я вносила их в общий котел.
И тут опять мне помогает Фадеев. Естественно, я уже не была с ним на «ты», а называла по имени-отчеству, когда мы стали обсуждать мои дела. Фадеев устроил меня работать в Дом литераторов дежурным секретарем. Один день я буду занята с 9 утра до 12 ночи, следующий день свободный. Прекрасно! И я вслед за Катей поступила на вечернее отделение Полиграфического института. Буду работать и учиться… «Давай, давай, Татьяна, главное не тушуйся», — сказал Фадеев, прощаясь со мной.
Работа
В этой главе появятся два главных героя — Анатолий Рыбаков и Евгений Винокуров. Будет здесь действовать и еще один персонаж студент-физик. Ему отведено совсем мало места. Рыбаков появится и исчезнет на двадцать лет. А с Женей Винокуровым спустя какое-то время мы вместе перейдем в следующую главу.
Назавтра я должна явиться к директору Дома литераторов Науму Борисовичу Мирному, и он меня оформит на работу. Плохо сплю ночь, волнуюсь. Щеки становятся пунцовыми, когда подхожу ко входу на Поварской. Стесняюсь. Мирный собирает всех сотрудников и представляет меня. Они меня разглядывают, я сквозь ресницы разглядываю их — всем от сорока до пятидесяти, а мне едва исполнилось девятнадцать. «Получили младенца на руки», — шутит фотограф Пархоменко. Мирный одергивает его недовольным взглядом. Я и не ожидала, что меня встретят так сердечно, подумаешь, невидаль — пришел новый сотрудник, но, возможно, им уже была известна моя биография. Обо всех вспоминаю с самым теплым чувством. Это были милые, интеллигентные, хорошо знающие свое дело люди. Они устраивали вечера, различные встречи со знаменитыми людьми, собрания, заседания секций, не помню ни одного пустого дня, жизнь в Доме кипела в полном смысле слова. Но иногда, когда они проходили мимо и поглядывали в мою сторону, я улавливала в их глазах некоторую тревогу: вокруг меня сразу засуетились молодые, да и не очень молодые литераторы, и они боялись, что это вскружит мне голову и я пущусь во все тяжкие. А они как бы чувствовали ответственность за меня, девочку, по существу.
Но мне никто не мог вскружить голову — у меня был жених, тот самый студент-физик. Белокурый, голубоглазый, с хорошим чувством юмора, ласковый, заботливый: чуть похолодает, тут же укутывал мне шею своим шарфом, у меня действительно было какое-то ветхое пальтецо. Тосты произносил за столом почему-то на датском языке. Но и это мне нравилось, все мне нравилось в нем, и его голос по телефону — был он моей первой любовью. Его мать, художница, работала по трафарету и, как мне казалось, благоволила ко мне. И она завела с ним разговор впрямую — мол, друг мой, ваше дело идет уже к свадьбе, надо бы нам познакомиться с Таниными родителями.
— С какими родителями, — сказал мой любимый, — ее отец расстрелян, мать недавно вернулась из лагеря…
И эти его слова решили мою судьбу. Мать опустилась на стул. Она была просто убита, а я немедленно отвергнута. Оставалось только уговорить моего жениха отказаться от меня навсегда. Дело сложное, у него, как мне казалось, был довольно сильный характер.