Через пять минут снова звонит Евтушенко:
— Дядя Толя (он называл Рыбакова попеременно — иногда «дядей Толей», иногда «Анатолием Наумовичем»), я совсем забыл, у меня к вам приватный разговор. Жена сейчас с детьми в Петрозаводске, покормите меня заодно ужином?
Забегает вечером. Рассказывает: его переводчица Нина Буис призналась ему, что издательство «Вайкинг» давало ей на отзыв «Дети Арбата». Она бы с радостью перевела этот роман. Но «Вайкинг» неожиданно замолчал.
— Нина ошиблась, — сказал Толя, — я дал согласие на то, чтобы рукопись из Франции была передана журналу «Тайм».
Об этом подробнее я расскажу позже. (Второй экземпляр «Детей Арбата» мы хранили в Хельсинки.)
Интересна была реакция Евтушенко. Ему казалось совершенно естественным, что два экземпляра рукописи находятся за границей. «Правильно сделали, Анатолий Наумович, вы же умный человек».
Тревога в ВААПе
Толя любил повторять слова Сухаревича, которыми он обычно отвечал на вопрос «Как дела?». «Все тихо, все спокойно», — говорил Сухаревич.
И у нас в середине лета 85-го года «все было тихо, все было спокойно». Работаем, гуляем, Толя читает мне своего любимого Беранже. Встречаем на улице Гоголя Юлю Хрущеву, она держит в руках «В круге первом» Солженицына.
— Взяла почитать? — спрашивает Толя.
— Да нет, наоборот, — говорит она, — у меня взяли на неделю, а продержали год и вот наконец вернули. — Рассказывает, как повезла эту книгу в 69-м году Хрущевым. Он прочитал с интересом, но главу о Сталине критиковал. Нине Петровне резко не понравилось. Никита Сергеевич, предворяя разговор, сказал: «Ну, она мелкий партийный работник. Все знает и обо всем судит только по газетам и стенограммам».
Нина Петровна сказала: «Солженицын — сумасшедший. „Один день Ивана Денисовича“ — тоже книга сумасшедшего». Никита Сергеевич возразил: «Я сумасшедший, он сумасшедший, но Твардовский не сумасшедший, а он о Солженицыне сказал, что тот хороший писатель…»
— Интересный рассказ, — говорит Толя, — зайдешь к нам?
Хотелось бы зайти, но не может, Люба (Любовь Илларионовна), ее мать, собирается на днях к себе в Киев, надо ее собрать.
— Какой еще Киев! — говорит Толя сердито. — Мы же с тобой договорились, что я запишу на магнитофон тебя, Любу и Раду.
— Хорошо, — говорит Юля, — я привезу Любу в ближайший день или два.
Мы стоим возле нашей калитки, и я слышу, как на террасе разрывается телефон. Бегу.
— Добрый вечер, Таня. Это Ситников из ВААПа. Может ли Анатолий Наумович взять трубку?
Ситников просит Рыбакова заехать к нему на работу. «Это спешно?» — спрашивает Толя. «Желательно не медлить», — отвечает Ситников, и в голосе его слышится тревога.
Толя утром выводит машину из гаража — дорога скользкая: не дождь идет, а сплошной стеной ливень… И хотя мой муж больше сорока лет водит машину, по существу, его можно назвать профессионалом, я все равно волнуюсь, когда он в такую погоду садится за руль.
— Возьми меня с собой, — прошу его. (Минское шоссе, по которому мы обычно въезжаем в Москву, сплошь забито грузовиками, «частникам», как правило, они дорогу не уступают.) — Ну возьми меня с собой, — повторяю, — очень прошу!
— Танюша, я тебе позвоню от Ситникова. Возвращается, и я не могу понять по его лицу — взволнован ли он или радостен.
— Объясни мне, что происходит.
На этот раз мы садимся друг против друга за наш деревянный стол, о котором я много раз уже писала, он, как утерянный друг, которого часто вспоминаешь. За Толиной спиной елки, которые он сам посадил, въехав в эту дачу, сейчас они уже в два раза выше забора, мне они особенно милы зимой, когда ветви их гнутся под тяжестью снега.
Эти воспоминания — как моментальный фотографический снимок, сделанный в особо важный момент.
Толя вынимает из кармана письмо — приглашение в Венгрию на выступления в декабре.
— Но это не самое главное, — говорит он, — в Венгрию наверняка поедем, уверен в этом, увидишь свою Жужу.
Но у Ситникова совершенно иное дело к Рыбакову, не имеющее к Венгрии никакого отношения: ему, Ситникову, приписывают, что он хочет продать «Детей Арбата» в Америку. Пришло письмо от Рея Кейва, заместителя главного редактора журнала «Тайм», он запрашивает: могут ли они приобрести права на издание романа Рыбакова о Сталине?
Откуда они знают о романе — вот что его волнует.
— Как откуда? Вы что, не помните, Василий Романович (так рассказывает мне Толя), что Горбачев не просто принимал руководителей «Тайм» в Москве — Генри Грюнвальда и Рея Кейва, его заместителя, но и давал им интервью. Будучи в Москве, они слышали, что существует роман о Сталине, который много лет не разрешают печатать.