Находят они своих спутников сами, или же их семьи решают за них как будет протекать их оставшаяся жизнь — неважно. Во всяком случае довольно быстро происходит метаморфоза, и вот уже ряженые манекены сопровождают закостенелых дикарей. Их взгляды мне иногда кажутся не такими уж и мертвыми. Казалось бы, они начинают замечать вокруг себя объективную реальность, но почему-то и это не дает им повода для улыбок. Они сравнивают себя с себе подобными, находят разницу и начинают переживать по этому поводу, пряча все свои переживания глубоко внутри себя, чтобы потом, питаясь осознанием своей нереализованности, выпускать все чувства и эмоции наружу и выплескивать их на подоспевшие поколения в форме норм воспитания. «Не смог сам, не дай другому”, — таков их подсознательный лозунг. И поэтому улыбаться им приходится лишь по работе или по ситуации, после чего всегда можно мысленно вылить грязь на любого, для кого пришлось улыбнуться или кому пришлось польстить. Иначе уже им самим будут потом мешать крутиться в той области, в которой они оказались.
А запуганные узники… Всякий может оказаться запуганным узником норм, правил, взглядов, устоев, обычаев, верований и суеверий, глупости, необразованности, обмана, лицемерия, посредственности и страха…
Рецензент отложил рукопись, снял очки, вздохнул и, приподняв брови, наконец-таки заговорил.
— Ну что вам сказать? На продолжительную беседу у меня сейчас, к сожалению, времени нет, а если кратко, то мне кажется, что вам рано начинать появляться на публике. Зрителю не интересны равно как длинные диалоги, так и затянутые размышления. Присмотритесь к современному языку, к сегодняшнему стилю стиха, поинтересуйтесь, какие именно темы будут интересовать потенциального зрителя. Но опять-таки, я повторюсь: вам не стоит появляться на публике. Не берусь утверждать, но, быть может, вам было бы лучше заняться чем-то другим.
— Окей! Большое спасибо за то, что уделили мне время, — ответил его собеседник, протокольно улыбаясь в ответ и поднимаясь со стула. — Я учту ваши замечания.
Рецензент несколько удивленно приподнял брови и поверх очков, которые уже успел снова надеть, тем самым намекнув собеседнику на то, что он начинает работать с другими материалами и что более беспокоить его уже не следует, взглянул на выросшую перед ним фигуру. Улыбка не соответствовала произнесенному «тексту повиновения», а значит это был сарказм. «Мальчишка!» — только и подумал он о дерзком самоучке, добившимся его аудиенции. Он вернул рукопись в протянутую руку «мальчишки», перевел глаза на только что открытую папку с какими-то исписанными листами бумаги и более не отвлекался от работы, пока обитая кожей мебель и книжные шкафы не поглотили отзвуки закрывшейся двери, вернув комнату в натюрморт привычного стабильно-беспроблемного состояния покоя.
А дерзкий самоучка зашагал ровной, уверенной походкой к лестнице, спустился вниз, любезно попрощался с охранником, который впустил его в здание редакции пятнадцать минут тому назад, и вышел на улицу, где ему навстречу снова и снова шли толпы закостенелых дикарей, злых орков, выкрашенных кукол, ряженых манекенов и запуганных узников. Звали его Филипп Сэндмен.
Часть первая. Услуга
Глава 1. О Любви
В переводе с древнегреческого языка имя Филипп означает «любящий коней». Если покопаться в истории древних народов, то можно найти такое обилие символизма, связанного с конями, что об этом можно написать отдельный том (что, может быть, кто-то уже и сделал). Плодородие, мужество, бег времени, хаос космоса и гармония природы, связь как с реальным, так и с потусторонним миром, различные космические и солярные атрибуты — все это приписывалось коням в древних культурах.
Однако, на самом деле, на конях попросту ездили, как в прямом, так и в переносном смысле. Их использовали в тяжелых работах, в битвах, их хлестали, шпорили, били, загоняли, ели, приносили в жертву богам, покупали и продавали. Отсюда и происходит весь этот широкий спектр символизма. Где-то между всем этим была, конечно, и любовь, но человек склонен любить и боготворить лишь некие идеалы, а когда дело доходит до реального объекта любви он начинает его использовать. От использованных и ненужных объектов избавляются. Любовь же достается неодушевленным предметам и механизмам. И лишь неисправимые романтики продолжают петь песни о временах, когда нефтяные хранилища иссякнут, ночи станут холодными, и мы снова воззовем к нежной и благородной конской силе, зная, что они не откажут. Будет ли после этого человек их эксплуатировать или нет нам сегодня, конечно же, трудно предположить, но пока что такой перспективы мы не наблюдаем, продолжая ездить на всем, на чем только возможно.