— Мм-м, странствующий рыцарь, насколько я знаю, — Финт предпочёл расслышать только последний вопрос.
— Рыцарь разбойников! — въедливо уточнил распорядитель суда.
— Спорное утверждение, карта крови такое не покажет, — ответчик беззаботно потёр кулаком подбородок. — Лом носит именное оружие, а есть ли у него постоянная команда для рыцарских заданий или нет… Это его личное дело.
— И вы не знали, что атаман Лом — предводитель бунта в порту?
Финт потянулся, сцепив руки в замок:
— Мне известно, что он согласился провести разумные переговоры, потому что ваши люди очень просили его помощи. Вот и я только выполнял просьбу о помощи, больше ничего. Это моя работа.
— С каких пор, «бродяга» это профессия? — съехидничал кто-то в зале. Жезл распорядителя грохнул. Финт преспокойно ответил:
— Бродяга — безусловно, призвание, но гонец — профессия. Я много лет исполняю роль вестника. Приношу новости, которые никто другой не решается передать, веду переговоры, наивно рассчитывая на неприкосновенность гонцов. Увы… Очевидно, древние законы писаны так давно, что вами они забыты.
— И вас никогда не обвиняли в связи с мятежниками?
— Случалось.
— Но сейчас вы её отрицаете?
— Разумеется. Я не портовый рабочий, даже не гражданин вашего города, с чего мне бунтовать? Против кого? У меня нет начальства.
— И всё же вы нарушили закон, по которому любой укрыватель и пособник мятежников виновен так же, как непосредственный участник мятежа. Вы выполнили просьбу бунтовщиков, следовательно, вы тоже бунтовщик.
— Вам виднее, что у вас писано во внутренних законах, — кротко вздохнул Финт. — Но, в любом случае, меня нельзя судить по ним. Братство Дороги выше любого государства. Это закон всеобщий, вы тоже должны бы его знать.
— Нам известно, что вы считаете себя неподсудными по всем законам! — злобно выплюнул обвинение распорядитель суда, словно Финт был его личным врагом. — Вы не признаёте нормальных законов общества!
— Напротив, только их и признаём. Нормально, если я сам решаю, кому я вправе оказывать помощь, кому не вправе. И никакой закон не может меня заставить или запретить мне это.
— Однако, мы может отправить вас на каторгу! — веско напомнил судья.
— Можете, — с полной невозмутимостью признал Счастливчик. — Власть силы на вашей стороне, мне совершенно нечего вам противопоставить. Но по совести у вас единственная законная мера против меня — изгнание. Если вам что-либо не по вкусу в моих действиях, очистите от меня территорию, которую контролирует ваш закон.
— Это бессмысленно! Такие, как вы не признают границ!
— Да. Но у вас есть силы охранять свои границы от меня.
— У нас хватит сил отправить вас на Острова. Поработаете на солнышке, научитесь осмотрительнее выбирать знакомства, — с крысиным смешком заметил помощник судьи.
— О, да, если бы мне, по доброте душевной, не довелось свести знакомство с вашим магистратом…
— Довольно! Уважение к суду! — жезл загрохотал об пол, но даже если бы эта толстенная палка выбивала дробь на его рёбрах, Финту это не добавило бы интереса к происходящему.
— Вы признаёте свою вину, господин Финт? — строго спросил судья.
— Я признаю только факты. Да, мне известны требования портовых рабочих, да я знаком с Аллертом Ломом, да, по его просьбе я доставил условия переговоров, помня, что гонцы неприкосновенны. Только это, ничего больше.
— Сами вы поддерживаете бунт в порту и считаете его справедливым? — не удержался один из газетчиков.
— Я не только не обязан высказывать своё мнение о политике местных властей, для меня слишком большая роскошь иметь это мнение, — очаровательно улыбнулся Финт.
— Суд совещается! — провозгласил распорядитель. Судья и его помощники даже не выходили из зала. Пару минут пошептались и составили вердикт. Дело ясное, простое. Распорядитель звучно огласил приговор.
— Гонец Братства Дороги, вольный бродяга именуемый Счастливчик Финт, за злоумышление против славного вольного города Никоморска, участие в бунте и подстрекательство к мятежу приговаривается к двум годам галерной каторги на Островах!
Бах! Удар жезлом поставил печать на приговоре. И тут же традиционно-вежливое:
— Вам понятен приговор?
— Куда уж яснее.
— Вы согласны с приговором?
— Счас, два раза.
— Простите? — поморщился распорядитель суда. — Ваш ответ должен трактоваться однозначно, чтобы быть занесенным в протокол.