— Так тоже иногда обращаются.
— Ну и прекрасно. Алина, покажи ему комнату Ральфа. А ты иди, отдыхай. Скоро обед, а потом мы с тобой поговорим.
Комната оказалась раза в два больше той, какая была у меня дома, но обилие громоздкой мебели скрадывало ее размеры. Стены комнаты были оклеены светло-зеленой тканью, а большое окно с довольно чистыми стеклами пропускало много света. На потолке не было никаких светильников, лишь на письменном столе стояла пузатая фитильная лампа, очень похожая на ту, которая когда-то была у нас дома. Только мы свою заправляли керосином, а в эту заливалось, как я узнал позже, светильное масло. Служанка забрала из шкафа одежду жившего здесь когда-то сына хозяйки и ушла, а я снял туфли и забрался на широкую мягкую кровать, покрытую сверху чем-то вроде тонкого ковра. Так получилось, что у меня не было возможности подумать над тем положением, в котором я оказался. Вначале я был слишком растерян случившимся, потом тащил проклятую корзину и не мог думать ни о чем другом, а дальше мною уже распоряжалась Клара.
Мои мысли свернули к встрече во сне. Для чего это существо, стоящее неизмеримо выше человека, снизошло до беседы со мной? Время для него ничего не значит, но все равно прикидываться киноактером, чтобы вызвать симпатию у мальчишки, объяснять ему все самому… Я был уверен, что при желании он мог бы легко донести до меня все, что хотел. И как можно устать от жизни? Это было выше моего понимания. Немощные, больные старики изо всех сил цепляются за жизнь, а тут при таком могуществе, когда у твоих ног тысячи звездных систем и стоит только захотеть… Я попробовал представить, каково это, если все мои желания будут осуществляться в момент их появления. Представить не получилось, но мысль о том, что такая жизнь может быть скучной, уже не казалась мне глупой. Просто масштабы жизни этого существа выбивались из моего повседневного опыта, и я мог рассуждать о нем с таким же успехом, с каким какой-нибудь муравей мог думать о человеке, прошедшем мимо муравейника к пригородному поезду. В чем для них интерес в этой игре? В нашей непредсказуемости? Или в выборе тех, кого они ставят здесь вместо себя? Эта мысль вернула мой интерес к собственной персоне. Я умудрился по глупости попасть в другой мир и, если хочу отсюда когда-нибудь выбраться и вернуться домой, должен играть по чужим правилам. Пока мне везло. Я почти сразу нашел дом и получил знание языка. Теперь надо было как можно быстрее осмотреться и лучше изучить здешнюю жизнь. Я в этот мир попал не один, и все будут стараться выиграть, чтобы получить главный приз, или хотя бы лучше устроиться здесь. Значит, нельзя тянуть время, чтобы не попасть в разряд обывателей, о которых по окончании игры благополучно забудут. И еще меня удивляло собственное спокойствие. Не во сне, там я не принимал происходящее всерьез. Ведь когда я потерял контроль над телом и выбежал из дома, мне было так жутко, что если бы я тогда мог, орал бы на всю улицу. А попал сюда, и страх как отрезало. Может быть, это такой подарок от пришельцев всем игрокам на первое время, чтобы из-за страха не наделали глупостей? Не было и тоски по дому и родным. Или для нее еще не пришло время? Я с удивлением обнаружил, что во мне просыпается интерес к тому, что мой пришелец назвал игрой. Я никогда не был по натуре лидером, хотя и под чужое влияние не попадал. Мешала застенчивость, питаемая неуверенностью в собственных силах. Я никогда не отличался физической силой, а в школе учился на четверки с редкими тройками. Отчасти в этом были виноваты учителя той школы, в которую я ходил до переезда из одного военного городка в другой. Уровень преподавания и требования к учащимся там были существенно ниже, поэтому для меня было тяжело из отличников моментально угодить в троечники. До сих пор стыдно вспоминать, как новая классная говорила всему классу, держа в руках мой диктант, что ни один из ее учеников не написал бы слово шел с буквой "о". Она, конечно, сильно преувеличивала: были у нее несколько учеников из мальчишек, живших в селе возле железнодорожной станции, которые могли написать еще не такое, да и девчонки не все были такими уж грамотными, но стыдно мне от этого меньше не было. Это было в начале четвертого класса. С тех пор я медленно, но верно выбирался в хорошисты, и к началу этого учебного года троек у меня почти не было. Все это я говорю к тому, чтобы было понятно, что в жизни и учебе я был середнячком и претендовать на что-то большее не мог, а хотелось. Я очень рано начал читать, причем в разное время мне нравились разные книги. Было время, когда я запоем читал книги о животных, потом увлекся путешествиями, военной литературой, детективами. Знакомство с фантастикой началось с Беляева. Я прочитал его первую книгу в восемь лет и не понял, что это вымысел, пока мне не объяснили родители. С тех пор этот жанр литературы у меня всегда был на первом месте, не мешая, правда, читать и другие книги. В нашей библиотеке я был единственным мальчишкой, которого библиотекарь допускала лазить по стеллажам и самому подбирать себе книги для чтения. Фантастика стала для меня тем, чем не могла стать жизнь. Я погружался с головой в мир грез, читая и перечитывая все то хорошее, что можно было взять в библиотеке или купить. К сожалению, хороших книг всегда было мало. Может быть, подсознательно я всегда ждал от жизни чуда и потому так легко купился на предложение пришельца?