Артем то уходил далеко вперед со своим ружьем и рюкзаком, то, следя глазами за кружившим над озеринкой табунком уток, останавливался и ждал Женьку.
Ей тоже дали ружье, и Женька терпеливо тащила его на закаменевшем плече. Ружье было старое, с граненым стволом, и принадлежало еще прапрадеду дедушки Хасана, который охотился с ним на степных волков и сайгу. По словам Кости, прапрадед отдал за ружье восьмилетнюю дочь и целую отару овец.
Женька потому и взяла ружье, что оно было такое старое и дорогое, дороже человеческой жизни. Господи, как долго живут вещи! Умер и прапрадед, и дед дедушки Хасана, и та девочка умерла давно, а ружье все еще живет. Правда, бывшему кремниевому ружью приделали современный спусковой механизм. А за какую вещь променяли бы ее, Димову Евгению, родись она в то далекое время?
Степь была огромная. Очень далеко паслось стадо коров, и повсюду лежали тени от облаков.
Вдруг Артем упал на землю и знаком приказал сделать то же самое Женьке. Она плюхнулась в колючую траву, ружье больно ударило ее по голове.
— Ты что? — спросил Артем. Женька смеялась, одновременно вытирая рукавом слезы.
— Ружье… по голове.
— Это ничего. Заживет до свадьбы, — успокоил ее Артем. — Под берегом пара шилохвостей. Надо скрадывать. Ползать умеешь?
— Конечно, умею, — ответила Женька.
Ладно, будем охотиться. Благороднейшее занятие, которым не брезговали даже императрицы. И фаворитки! Милый Артем! Честно старается развлечь горожаночку, хотя по всему видно, что после вчерашнего это ему в тягость. Но он все-таки разбудил ее, подождал, пока она с Аниной помощью оделась.
Легко сказать — умею ползать, а на деле все оказалось не так просто: кололась трава, и мешало это противное ружье. Она бы оставила его, чтобы ползти налегке, но чем же тогда стрелять? Шилохвость! Что это такое? Почему-то она подумала, что это зверушки, которые бегают по берегу.
— Ползи вон к той лохматой кочке. Твое ружье достанет оттуда. Не забыла, как стрелять?
Женька помнила, надо прежде нацелиться, то есть чтобы все стало в одну линию: ствол, мушка, дичь, а потом нажать собачку. Собачка — это внизу где-то.
— Не спугни, — шептал Артем. — Они хорошо видят.
Вот эта гадкая кочка. Косматая, заросшая ржавой осокой. Трава жестяно шуршит на ветру. Женька отдышалась, минут пять лежала не шевелясь, не зная, что делать дальше.
— Видишь их? — шепотом спросил Артем.
— Кого?
— Шилохвостей.
Впереди струилась неширокая речка, затопившая заросли краснотала. Всюду голубели зеркальца чистой воды. Вдруг из-за кустика выплыли две птицы — впереди белогрудая с длинной шеей, за ней серая, с бурым галстуком на шее, поменьше. Первая огляделась, чутко прислушалась, а серенькая сразу начала купаться, окуная голову и рассыпая в стороны брызги. Хороши были птицы, особенно первая, большая. Она ослепительно белела среди краснотала, похожая на маленького лебедя.
Утки услышали Женькино шуршание, белогрудый, должно быть селезень, замер, словно вылепленный из чистого снега. Как эти птицы мало походили на тех, что Женька видела в зоопарках! Там копошились замызганные попрошайки, грязные и жалкие, а это были птицы! Селезень наконец успокоился, тоже плеснул на себя водой и поплыл, поворачиваясь то вправо, то влево, сопровождая каждый поворот легким наклоном в сторону самочки. Вдруг он захлопал крыльями, но не взлетел, а только сверкнул на солнышке белоснежным своим оперением. Потом нырнул, скрывшись под водой, а когда вынырнул, что-то блеснуло у него в клюве. Подплыв, протянул самочке добычу. Она взяла, с кокетливым пренебрежением проглотила и снова занялась своим туалетом.
— Стреляй, — сказал Артем. — Только нацелься.
— В кого? — шепотом спросила Женька.
— В самца, в белого. А самочка пусть летит.
— Ты с ума сошел, — сказала Женька. — Я же могу в него попасть.
Уткнувшись в кочку, Артем зашелся в смехе.
…Солнце мирно паслось на неярком небе среди облаков-барашков. Иногда набегала, застя его, реденькая тучка, и по степи рассыпались широкие косые лучи, вспыхивающие в водах ослепительным сверканием. Осиновая рощица стояла по колена в воде, отражаясь вместе с небом, облаками и парящим коршуном. Казалось, и эту рощицу, и огороженный пряслицем стожок, и воздевшую к небу ветки-руки березку Женька видела сегодня уже много раз. Но даль все манила: думалось, перевали вон ту гривку с рядком выстроившихся по гребню одинаковых прозрачных березок, и перед тобой откроется что-то необыкновенно прекрасное, ты поймешь смысл и цель жизни, и сразу умалятся, рассеются все твои огорчения.