«Купи-ка ты бутылочку вина да пригласи Евгению Павловну!». Как всякая цельная натура, отец не признает нюансов. И Сурен радовался, что судьба свела его с таким чистым душой человеком. Отчим заменил ему родного отца, о котором Сурену ничего неизвестно, кроме наивного щебетания матери, что в молодости она вращалась в высоких артистических кругах. Заменил и ее, мать, упорхнувшую бог весть куда, может быть, в те же легендарные «высокие круги». К матери Сурен испытывал чувство признательности лишь за то, что она свела его с отчимом, фамилию которого он принял, настоящим сыном которого себя считал.
Отец не меньше Сурена радовался, что самостоятельная жизнь сына складывается удачно, и, радуясь, напутствовал:
— Полный вперед, сын! Огонь из всех орудий! Честолюбие в молодости — созидательная сила, а в старости — разврат.
Отец любил подобного рода афоризмы, но бывший офицер-артиллерист напирал на то, что в тактическом отношении следует действовать с открытым забралом: «Иду на вы!». И никаких гвоздей!
Красиво, но годится для кино и прочей изящной словесности. В мирном же коллективе, состоящем из разных людей, множества страстей и честолюбий, «иду на вы» покажется наглостью. Желать того же, что ты, могут и другие, и, открыв забрало, ты прослывешь всего лишь примитивным карьеристом, сделаешься предметом коридорных пересудов. Не велика победа! Если ты не гений, не Менделеев, иди к своей цели ровно, без лишнего шума, пианиссимо. Так все делают. Оторвись от массы, стань князем Святославом, тогда и делай широковещательные заявления, а пока лучше не пылить другим в глаза.
В жизненном обиходе молодого человека, делающего первые шаги, открытое забрало отнюдь не универсально. Что позволено Юпитеру… и так далее… Даже в объяснении с Женькой, которое предстоит Сурену в ближайшем будущем, оно не годится. Было бы нелепо заявить ей, что он больше не хочет оставаться подружкой-сестричкой, ее Личардой-Лепореллой, что это пережиток розовой юности, которая миновала. Женька была бы крепко удивлена, откройся он ей, что она играет главнейшую роль в его жизненных планах. Шутя, он называл ее в письмах «невеста моя», но Женька померла бы со смеху, сделай он ей вот так, с налета, предложение. А между тем…
Между тем еще первокурсником Сурен рассчитал восходящую спираль своей жизни на ближайшие пятнадцать лет. Он разделил их на три витка-цикла, или, как у драматургов, на три акта. Первый акт — самый длительный — завершен, и завершен в пределах заданных параметров: университет и аспирантура позади, кандидатская в кармане. Венчать этот акт должна необходимая Сурену должность руководителя сектора, работа над серьезной темой, а впереди маячила уже докторская и собственная лаборатория. Впрочем, это уже второй акт, с возвращением в Москву уже не «мальчиком», а «мужем», солидным человеком, ученым с именем, который не ищет места под луной, а которого это место само ищет. За пять, максимум шесть лет святого житья в Сибири надо набрать такой моральный вес, когда оттуда и отсюда делаются предложения, и тебе остается лишь выбирать среди них. И наконец действие третье — Москва, лаборатория в столичном НИИ, научные командировки в чужие столицы, конференции, доклады, общение с людьми крупными, отборными, большая работа, большая жизнь настоящего ученого, и спутницей в движении по этой спирали, подругой и женой Сурен видел только ее, Евгению Димову, и никого другого.
Фатальный юмор этой ситуации состоял в том, что на Женьке Сурен решил жениться одиннадцати лет от роду, еще не зная, что такое «жениться». Не поколебались его намерения и в студенческие годы, хотя в Москве являлись иные варианты, обеспечивавшие московскую прописку, солидного тестя, поддержку. Но, во-первых, такой расхожий путь завоевания успеха претил Сурену, а во-вторых, не было в претендентках того, что имела лишь Женька — ее власти над ним, силы загадочной, притягательной. Женитьба — дело серьезное, говорил школьный литературный герой, и говорил вполне разумно. В жене Сурену виделась не кухарка, не прачка, словом, не прислуга. Жена должна стать целым миром, в котором тебе жить годы и годы. И желательно, чтобы мир этот был праздничным, светлым, неожиданным.
Сурен потому и пасовал перед Женькой, что никогда не знал заранее, что она скажет, что сделает: залихватская дерзость уживалась в ней с детской искренностью. Женька, несомненно, личность, и личность талантливая, и едва ли ему захочется когда-нибудь изменить ей.