– Ко мне! – призывал князь Ансельм своих солдат, пытаясь выглядывать из-за спин своих телохранителей, которые метались вокруг него верхами, пугая его коня и не давая самому князю видеть, что же теперь происходит.
Наконец он не выдержал и вонзив шпоры в бока своей лошади буквально смел тех кто так бессмысленно его пытался защитить и с криком “Все, кто верен мне, за мной”, вырвался наконец на рыночную площадь.
Площадь перед замком уже изрядно опустела, но там все еще было много людей. Бегущие, кричащие, не замечающие ничего вокруг они своим видом смутили курфюрста, и он уже был готов дать своим кирасирам команду остановиться, но не для того на крышах домов сидели лучники в зелёных куртках.
Первой же стрелой был ранен конь его высочества: благородное животное завертело головой и споткнувшись завалилось на брусчатку. Еще несколько стрел с тяжелыми наконечниками высекли искры из камней мостовой и даже ударили в шлем князя. Этого оказалось достаточно, чтобы курфюрст позвал на помощь:
– Якоп! Зепп! Ваш господин ранен! – закричал он что есть сил.
Слышали ли его телохранители этот крик, неизвестно, но его падение они несомненно заметили, а отчаянное выражение лица их высочества, его искривленный в крике рот и вытаращенные глаза, придали им такой решительности, что они стали наносить удары направо и налево, не щадя ни женщин ни детей.
Кровь, как огонь: стоит только ее пустить, как остановить резню становится ничуть не легче чем потушить пламя. Видя кровь, солдаты теряют остатки жалости и добросердечия, а жертвы их не могут уже думать ни о ч ем другом, как спасти свою жизнь. Горожане бросились во все стороны, не разбирая куда они бегут, лишь бы быть подальше от того места, где мечи дворян их высочества нанесли свои первые удары. Они пытались бежать с площади, но повсюду натыкались на солдат курфюрста. Те же в свою очередь нашли наконец другие пути выезжали на эту площадь со всех сторон и разгоряченные носились по ней размахивая оружием. Но когда пролетел слух, что курфюрст убит, когда они увидели, как их товарищи рубят и протыкают бегущих, когда в них полетели стрелы и камни, то они отбросили всякие сомнения и принялись делать, то к чему их предназначали и к чему так лежала их душа – они стали убивать. Конечно, горожане пробовали сопротивляться, как например глава гильдии кожевников Вертер Крауфф, который так мастерски орудовал невесть откуда взятым бревном, что несколько кирасиров вынуждены были стать пехотинцами, выбитые из седел ловкими и мощными ударами господина Вертера. Правда их товарищи, видя что происходит и не решаясь подставить себя под дубину кожевника, попросту закололи его копьями. Те из учеников мастера Вертера, что решились бросится ему на помощь были зарублены или заколоты. То в одном, то в другом месте, кто-то из горожан пытался защищать себя или своих близких, но все они были убиты. Посмотри-ка дорогой читатель, вот лежит булочник Вендель Герц, а рядом его супруга, вот сыновья вдовы Вебер, вот даже судья Клейн с дочерью… Погодите-ка! А не наш ли это старый знакомый кабатчик Эберт Мюнц, батюшка толстого Михена. Это несомненно он, а где же сам Михен? Совсем рядом лежит толстый Михен, в такой же как у отца куртке, в таких же башмаках с медными пряжками, и теми же серыми глазами на выкате он смотрит теперь в серое небо.
Когда прекратилась резня, то по заведенному обычаю начались грабежи и те из горожан, кто не пошел на площадь встречали солдат курфюрста Ансельма в своих домах и тщетно приближенные их высочества призывали князя остановить солдат, он будто бы обезумев метался по площади и все повторял одну и ту же фразу: “Ах, вот как! Ах, вот значит как, кузен”. Понимал ли он что произошло? Вряд ли он понимал это в полной мере, но залитая кровью рыночная площадь и горы трупов на ней приводили его в невероятное смятение, и оно это смятение заставляло князя метаться по площади, то верхом, а то пешком и многократно задавать бессмысленные вопросы тому, кто не мог и не желал его теперь слышать.