Вшивый, придерживая грязной ногой конец веревки, палочкой чесал колтун на загривке, с наслаждением ворочая шеей. Жара немного спала. Солнце било снизу, как прожектор, выхватывая очертания горных цепей — зеленых хребтов, похожих на застывшие волны. Океан зелени, который нельзя переплыть.
Грудастая ощипывала попугайчиков. Они отчаянно цеплялись за корзинку и били клювами. Женщина по очереди вынимала птиц и одним движением сворачивала им головы. Легкий ветерок подхватывал ярко-зеленые перышки, унося их далеко в долину. Москиты вились над головами, но еще не нападали. Они летали вверх-вниз, мелькали перед глазами, как царапины на кинопленке.
Роберт впитывал в себя этот чистый, нетронутый, без единого облачка простор, враждебный в своей безучастности. Вся кожа зудела. Червь терпеливо выедал себе нору под лопаткой. Раненая нога походила на мешок, полный песка, который набит так, что его трудно поднять. Маляк дышал, отдыхал, не зная, сможет ли он еще сделать хоть один шаг.
Мальчишки, подбадривая друг друга криками, соревновались, кто из них дальше пустит струю мочи. Роберт улыбнулся и почувствовал, как онемели его распухшие щеки.
Смышленый подошел танцующей походкой. Не похоже было, чтобы он устал. Он взял Роберта за руку, приложил часы к уху и попытался осторожно их завести.
Маляк снисходительно позволил ему проделывать эту операцию. Головка завода легонько поскрипывала, Парень чувствует, что его выделяют, он удостоился посвящения.
Неожиданно Смышленый наклонился и прильнул ухом к часам. Видно, не доверял себе. Потом начал что-то спрашивать, стуча по стеклу согнутым пальцем.
Часы стояли. Несмотря даже на то что Роберт их потряс.
Маляк воспринял это как злую шутку по отношению к себе.
— Перекрутил пружину, ты, падаль паршивая.
Смышленый даже не моргнул глазом. Он вопросительно смотрел, не понимая, почему часы молчат.
— Они не притворяются, — кричал Роберт, сердито подняв над головой связанные руки, — ты убил их!
Но парень и этого не понимал.
Неожиданно у Маляка начались судороги, он согнулся и истерически заплакал, захлебываясь и весь дрожа, как будто потерял друга.
Смышленый виновато погладил Роберта, но, увидев, что тот не обращает на него внимания, обиженно отошел.
Маляк лежал на траве, закрыв лицо руками. Он слышал вокруг себя шаги, но не поднимал головы, оттягивая момент, когда Вшивый поведет его дальше. Обильные теплые слезы текли по его пальцам, смывая грязь. Цикады стрекотали и шипели. Неожиданно все смолкло.
Он поднял голову. Конец веревки лежал в траве. Мео исчезли. От страха, что они его оставят, Роберт поднялся и, хромая, побежал, таща веревку за собой. Он их уже видел, они спускались вниз, углубляясь в джунгли.
— Подождите, — крикнул Маляк отчаянно, приложив руки ко рту: — Эй! Стойте!
Эхо несло его крик по горам.
Он побежал, не обращая внимания на боль. Наконец, догнав последнего, стал всовывать ему в руки конец веревки. У парня были темные пятна на лице и большая шишка между бровями. Он пытался взять веревку, но распухшие пальцы не слушались. Потом что-то сердито крикнул, тыча в лицо Роберту своими ладонями, похожими на подушки.
Но тут подошел Вшивый, за ним с неожиданной ловкостью, тряся зобом, подбежал Жаба и несколько раз огрел парня по голове палкой, прежде чем тот наклонился и схватил запутавшуюся веревку.
Так ему и надо. Раз я в плену, то пусть меня сторожит. Хорошо он его отделал.
Роберт старался не натягивать веревки, боясь, как бы Вшивый не потерял его в наступающих сумерках.
Если бы мы были недалеко от дороги, я не боялся бы остаться один. Кроме этих дикарей существуют на свете автомобили, а в них шоферы, ведь должны же они понимать хоть несколько слов по-французски. Что с тем парнем? Что за болезнь? Шишка между бровями. Проказа? Сават говорил, что она незаразна, однажды ему пришлось скрываться в доме, где в семье был прокаженный. Проказа — это не болезнь, а судьба. Я до него даже не дотронулся, со мной ничего не случится оттого, что мы спали рядом. Я его только сейчас увидел. От него воняет гноем.
Останься я здесь — наверняка пропал бы. Сдох бы в этих джунглях. Они проглатывают человека без следа. Никто не узнал бы, что со мной случилось. Исчез. Не вернулся — и все. Может, это и лучше, ведь когда нет уверенности в том, что человек умер, его все-таки ждут. Кто? Коллеги? Если они смотрят с завистью, значит у меня все в порядке, я иду в гору. Иногда кажется, что твои усилия выеденного яйца не стоят, а столько хлопот, столько унижений.