Боль угасла, нога молчала, но слушаться не хотела — он не мог ее согнуть. Роберт проснулся, дрожа от холода. Из джунглей полосами дыма вставал туман. Это все сон, нужно его объяснять совершенно иначе. Череп вроде мой, но я его бросил — значит, буду жить. Вождь не такой уж плохой, храпит, будто дерево пилит.
Травы, пригнувшиеся под тяжестью росы, начинали светиться. Звезды таяли. Белое солнце дышало теплом, тени становились светло-синими и стремительно убегали в лес. Несмотря на свежесть, он улавливал сладковатое зловоние разложения, больничный запах.
Роберт принюхивался, скорчившись, чтобы удержать тепло, которое было под ним. Я встану, когда солнце вольется в долину. Он дрожал, его бил озноб, от холода стучали зубы.
Почему в росистом блеске рассвета так смердит весь лагерь, смердят спящие мео? Роберт пошевельнулся и пробудил червя под лопаткой, тот продолжал грызть мышцу, выщипывал ее как клещами. Если бы у меня не были связаны руки, я мог бы его выковырять. Сейчас, ведь можно найти какой-то выход. Сломать бы ветку. Нет, не достану, согнется… А если сломать одно из разветвлений и сделать крючок? Им можно было бы разодрать нарыв. Тот величиной стал уже со спичечный коробок. Проткнуть и тереться о ствол до тех пор, пока не удастся выдавить подтачивающую меня мерзость.
Утро несло с собой надежду. Благословенный день. Он наслаждался светом. Приятное тепло. Должно произойти что-то хорошее. Сегодня меня вызволят. Я буду свободен. Я — счастливчик. Так дальше продолжаться не может. Не может, — тряс он головой. Губы у него были сухие, распухшие, во рту вкус позеленевшей медной ложки. Бонза предсказал, что все мои желания исполнятся. У меня остались его колдовские нитки. Я их не потерял.
Вокруг все постепенно приходило в движение: женщины начали хлопотать по хозяйству, кормили ребятишек, мальчуганы тащили сучья, собирали в груду сушняк.
Неожиданно прокаженный показал рукой на склон горы, в сторону чащи. Все перешли на шепот. Два воина побежали с карабинами, щелкнули затворы.
Роберт всматривался в том направлении, куда ушли воины, пытаясь понять, что там происходит. Эти двое пропали в тени джунглей. Остальные молча смотрели в сторону леса. Маляк вздрогнул, услышав выстрел. Эхо прокатилось по горам. Все с криками бросились навстречу возвращающимся воинам. Только сейчас Роберт заметил какое-то движение в кронах огромных деревьев; ветви трещали, словно под ветром. Это убегала стая обезьян, перепрыгивая с ветки на ветку, поблескивая светлыми задами, ныряя в листья, как в воду.
Издалека донеслось эхо трех следующих один за другим выстрелов.
Жаба что-то крикнул, и все племя как ветром сдуло. Люди бросились через заросшие поля в джунгли.
Вшивый поднял пленника, накрутил веревку себе на руку и потащил его за собой. Спрятавшись в мокрой теин, все замерли, прислушиваясь.
Стрекотали цикады. Раздавались короткие, тревожные крики попугаев.
У Роберта сильно билось сердце. Он не ошибся, солдаты искали его. Возможно, они уже напали на след. Надо им помочь. Сумка. Блокнот. Он еще цел. Роберт выдирал чистые страницы и рвал на куски. Я буду их разбрасывать, преследователи должны обратить внимание на бумагу. Бумаги в джунглях нет.
Жаба выбрал пять воинов и послал их в ту сторону, откуда слышались выстрелы. Остальным велел сидеть. Они ждали. Белое солнце резало глаза, как магниевая вспышка.
Роберт расстегнул брюки и почувствовал зловоние.
Это от меня так смердит.
В тревоге он ощупывал и разглядывал свое бедро. Красная полоса доходила до паха. Ранка открылась, из нее сочился гной. Роберт пощупал железу, она была твердой, набухшей.
Как будто мне под кожу кто-то всунул теннисный мячик. Организм борется, фильтр засорен гангреной. Но прорвало, течет… Это уже хорошо, не так больно. Сегодня меня освободят. Появились в последнюю минуту.
Мужчины несли убитую обезьяну. Длинный ее хвост волочился по траве. Мухи кружили над мордочкой с оскаленными зубами, садились на открытые глаза, которых еще не коснулась смертная пелена. Мео сразу же начали потрошить обезьяну. Жаба рвал зубами печень, все время оглядываясь, словно боялся, что не успеет. Потом вытер липкие пальцы.
Собаки растащили внутренности, грызлись, ворчали, слизывали стекающую на траву кровь.
Шкуру обезьяны содрали, но туша все равно напоминала человеческое тело. Роберт отвернулся, услышав чавканье ножа, погруженного в мясо, хруст ломающихся суставов. Куски уже обкладывали пучками ароматических трав, всовывали их в корзины женщинам.
Я должен все это запомнить. Это мне пригодится. Такое не выдумаешь.