Какое-то время Маляк смотрел на ее ступни, залитые солнечным светом, небольшие, стройные, с высоким подъемом, аппетитные, как он определил про себя, коричневые, похожие на только что выпеченный хлеб. Роберт слушал и не слушал, рассказ девушки не действовал на его воображение, он не видел ни приговоренного к смерти, который, прихрамывая, тащился, поддерживаемый солдатами, ни болтающихся кусков содранной кожи и струек крови, которые пыль превращает в корку грязи. Ему нравились иссиня-черные волосы девушки, они, казалось, начинали виться, от них шел какой-то особенный, волнующий запах. Чувствуя его взгляд, Тари облизала губы, вытерла их тыльной стороной ладони и замолчала.
— Что с ним произошло дальше? — спросил Роберт, потому что ему хотелось слышать ее голос, хотя судьба неизвестного крестьянина была ему совершенно безразлична и вызывала только скуку. Да и дело уже прошлое.
— Его закопали живьем.
— Как это живьем? И перед этим не застрелили?
— Какая разница? — Девушку немного смешила его наивность. — Человек — порождение земли и в нее возвращается. Не весь, а лишь его тело. То, что в человеке самое главное, убить невозможно.
Темные глаза ее как будто подбадривали его, словно говорили: смерть ведь это же так просто, ведь вот и рисовое зерно мы погружаем в грязь, а оно вырастает, становится колосом.
Как это все же хорошо, что я здесь чужой, наблюдатель, свидетель. В любую минуту я могу сказать: все, хватит, я возвращаюсь. И тогда каждый из этих рассказов приобретет необыкновенную окраску. И вот мне уже завидуют, и хотя слушают вполуха, но вбирают в себя этот непонятный мир, удивляются, что я не хочу здесь подольше остаться, а может быть, считают, что я преувеличиваю. За окном шум автомобилей, грохот трамваев, но стоит только нажать клавишу — и тут же на мертвом экране телевизора появляются картины… Знакомый, дружелюбно настроенный мир. Большой город, полный людей, с которыми так легко договориться, позвать на помощь кивком головы.
Резиновые подошвы солдата пискнули, скользнув по гладким плитам пола.
— Обед… Уже подают. — Коп Фен щурил глаза и удовлетворенно улыбался, видя, что они договорились.
— Поставь еще один прибор.
— Уже поставил. Пригласить на вечер музыкантов?
— Зачем?
— Пусть Тари перед нами потанцует — это единственное, что она по-настоящему хорошо умеет делать.
Молодая женщина легко повернулась к нему:
— Не ври. Ты же знаешь, что я многое умею.
— Любить, да?
Она пренебрежительно плеснула в Коп Фена из недопитого стакана. Он даже не вытер мундира, а только засмеялся.
— Что, хочется тебе, щенок? Но я умею и ненавидеть.
Маляк видел, как пятна жидкости высыхают на выцветшем мундире солдата. Полуденный зной лишал сил, изнуряя.
— Обойдемся и без музыкантов, — пробормотал Роберт капризно. — Ты смогла бы танцевать без дудок и барабана? Мы будем одни.
Она смотрела на него не отрываясь, словно не была уверена в том, серьезно ли ей следует отнестись к его приглашению.
— Хорошо, к лодыжкам я привяжу колокольчики. Ночи сейчас темные, безлунные. Ты знаешь, что такое танец огней?