Иммануил искренне наслаждался ситуацией с Павлом, не гнал события, предпочитая томительно-медленное развитие отношений. Он уже понял, насколько сам увлекся этим благородным юношей, его противоречивым нравом – то скептически-холодным в логических умозаключениях, то порывистым и жарким в спорах. Разницы в летах Иммануил не ощущал – Павел был блестяще образован, начитан, эрудирован. К тому же, он оказался сведущ в сферах, которыми Иммануил не интересовался, и это придавало юному великому князю уверенности в себе. А спорщики они были оба на славу. Иногда останавливали коней посреди намеченного маршрута, и разгорячась, кричали друг на друга, в то время как жеребцы спокойно прядали ушами, терпеливо пережидая ссору. Впрочем, их седоки быстро остывали и мирно продолжали прогулку, смеясь вспыхнувшему конфликту.
Между юношами наладилась бы прекрасная дружба, если б не томительное желание близости, терзающее обоих. Иммануил чувствовал, как приятель восхищен им - Павел так часто останавливал жадные взгляды на губах и глазах, что иногда лишь какие-то секунды отделяли их от совсем не дружеских порывов. Но Павел был совсем неопытен в области отношений между мужчинами и ждал, вопреки своей решимости, первых шагов от более взрослого друга. А Иммануил не торопился. Ему бесконечно импонировала медленная чувственная игра, когда воздух между ними вибрировал от невысказанной страсти, когда простой диалог оборачивался дрожанием губ и блеском глаз, когда короткими ясными ночами Иммануил глушил крики жгучего наслаждения, представляя в прозрачных полуснах друга Павла в самых немыслимых и волнительных положениях.
Лето заканчивалось. Семья Бахетовых вернулась в свое подмосковное имение и с началом осени собиралась в Крым. Стояли тихие сухие деньки, словно природа решила порадоваться перед первыми затяжными дождями. К Иммануилу в гости, сдерживая обещание, приехал великий князь Павел. Осенью он планировал участвовать в военных учениях одного из полков дяди, отца Кирилла и Сергея. Скорая разлука придавала отношениям юношей тихую грусть и страстность. Слова стали сердечнее, пожатия – продолжительнее, а взгляды – откровеннее.
Солнце склонялось к западу, когда Иммануил предложил приятелю прогуляться по вечерней росе. Они пустили коней шагом по скошенному полю, а сами увлеклись размышлениями на модные нынче мистические темы. Закономерно начавшийся спор прервал мелкий дождичек из набежавшей вдруг небольшой тучки. Завидев у края поля большой навес, молодые люди направили лошадей к постройке. Деревянный сенной сарай попался на пути очень кстати. Дождик расходился, а мокнуть ни юношам, ни коням совсем не хотелось.
Привязав жеребцов под навесом около небольшого стожка, друзья поднялись по деревянной лестнице наверх, в сухое и теплое, заполненное сеном помещение. Желание рухнуть в копну было настолько сильным, что молодые люди не стали ему противиться. Запах душистой высохшей травы с тонким ароматом повядших цветов мгновенно наполнил юные головы волнующим туманом. Иммануил повернулся к Павлу, предугадав его движение навстречу. Столкнувшись, они судорожно вцепились в рукава. Порыв Иммануила был сильнее, потому он повалился сверху на Павла. Юноши замерли. Впервые они соприкоснулись телами, внезапно ощутили тепло друг друга. Иммануил почувствовал на своей щеке горячее дыхание, прикрыл глаза и интуитивно нашел чужие губы. Поцелуй длился вечность – неторопливый, сладкий и тягучий, как темный мед, вначале – изучающий движения желанных губ, и все смелее, уже соприкасаясь языками, проникая и наслаждаясь вседозволенностью. Павел не подчинял, послушно следовал за Иммануилом. Это осознание покорности пронзало молодого князя ярким наслаждением. Возбуждение налилось внизу живота, и Иммануил нетерпеливо толкнулся бедрами, тут же ощутив ответ. Павел был также напряжен, с готовностью прижался твердым пахом, не разрывая поцелуй, вдруг обхватил руками шею друга, притягивая ближе. Иммануил не сразу оценил свои действия и лишь ощутив ритм понял, что сладострастно потирался бедрами о пах Павла. Великий князь прикусывал напухшие губы, но тихие стоны все равно срывались, его глаза были полны неги и яростного вожделения, и пальцы до боли вцепились в плечи Иммануила. И напряжение становилось уже невыносимым, готовый вот-вот излиться орган натягивал дорогую ткань узких брюк. Иммануил застонал, сдаваясь, дернул серебряную пряжку ремня, стянул свои брюки и белье на бедра. Затем таким же образом расправился с обмундированием Павла, пробрался руками под белый лен форменной гимнастерки, ощущая под пальцами теплую кожу, мускулистый поджарый живот и узкую дорожку коротких волос вниз, к средоточию возбуждения. Павел зажмурился, запрокинул голову, выгнувшись в пояснице, навстречу руке, которая вдруг ловко обхватила его напряженный, влажный от выделяемой вязкой жидкости орган, и заскользила вверх-вниз, легко придавливая венки ствола, почти тут же вызывая кульминацию восторга, когда из глаз брызнули слезы, а горло перехватило в безмолвном крике удовольствия. Иммануил завороженно смотрел, как из покрасневшего органа брызгало семя и ощущал руки Павла на своих бедрах, и все быстрее двигал ладонью по своему члену, достигая собственного пика наслаждения. На мгновение мир подернулся радужной дымкой, острый восторг с запахом горького меда закружил в шальном вихре.
Павел медленно раскрыл темно-карие глаза. Молча наблюдал, как Иммануил вытирал его живот своим белым щегольским платком с виртуозно вышитой монограммой. Вычурно не торопясь, с кошачьей грацией, Иммануил удобно расположился рядом с великим князем, подперев голову рукой. Он быстро пришел в себя и казался совершенно спокойным. Павлу было сложнее, в его душе явно боролись противоречивые эмоции и мысли. Иммануил не ждал сейчас каких-либо слов и признаний. Ему было хорошо. Возбуждение Павла было таким настоящим, а близость столь восхитительна, что Иммануил с радостью и впервые дарил наслаждение, не спеша получить удовольствие сам. Подумав об этом странном факте, молодой князь тепло улыбнулся и заметил взгляд Павла. Великий князь внезапно перевернул тонкого юношу под себя, навалился сверху жарким расслабленным телом. Быстро и хаотично коснулся прекрасного лица поцелуями.
- Ты похож на ангела, Мануэль, - наконец выговорил, отдышавшись. – Такая утонченная красота. Отстраненный взгляд. Глаза… как холодное осеннее утро. Губы будто не знают поцелуев. А на самом деле - страстный и порочный. Ты заколдовал меня. Обворожил. Я уже давно мечтаю о тебе. Но сейчас… Я твой.
Иммануил улыбнулся этому «ты» и неожиданному пылкому признанию.
- Падший ангел наслаждался вместе с тобой, дон Паоло.
На следующий день Павел и Иммануил распрощались до осени, до первых встреч в столице. Великий князь отправился на военные сборы, а Иммануэль отправился с родителями в Крым.
Казалось, все было, как в прежних поездках – шумные гости, соседство семьи государя, купания, прекрасная погода и море. Но среди дивной природы и приятного общества Иммануил вдруг смертельно заскучал по Павлу, по его смеху и спорам, по его откровенным взглядам, по движениям чувственных губ, по медово-горьковатому запаху тела. В этом году повзрослевшему Иммануилу вдруг доверили общение со старшими дочерьми государя. Вообще, компания собралась удачная - не хуже, чем в Царском, но это лишь подчеркнуло отсутствие того, кого жаждали душа и тело.
Осенью на дуэли был убит брат Борис, и дом Бахетовых погрузился в глубокий годовой траур. Иммануил перестал показываться в театрах и на прогулках, занятый выпускным годом в гимназии и уходом за обезумевшей от горя матерью. Теперь в их тихом доме стала часто бывать великая княгиня Елена Александровна. Сама пережившая страшную гибель пусть не любимого, но близкого человека, прежде дружная с Варварой Георгиевной, высокородная дама поддерживала и помогала несчастной княгине прийти в себя. С Иммануилом также велись долгие задушевные беседы, и молодой князь каждый раз искренне поражался глубине ума, здравости рассуждений и бесконечному милосердию этой очаровательной женщины. Разрешением многих сомнений Иммануил был обязан именно Елене Александровне. Иногда вместе с тетей князей Бахетовых навещали Павел с Натальей, которые искренне сочувствовали семье, перенесшей трагедию. Они сами были друг у друга единственными по-настоящему родными людьми, и гибель одного из них была бы для другого невосполнимой потерей. Натали, несмотря на свою молодость, развлекала матушку рассказами о новых книгах или спектаклях. Павел больше отмалчивался, обжигал Иммануила карими взглядами, но за все время не сказал ничего существенного.