Старательно изображая равнодушие, Павел выслушивал скабрезные рассуждения молодых солдат о царевнах. Младших, Надежду и Любовь, красноармейцы шумно одобряли, оценивали их внешность, светские манеры и остроумную речь. Видимо, благородные девушки смело общались и давали отпор, вызывая ответную положительную реакцию. Однако по поводу Веры охранники были единодушны: странная, вялая, будто неживая, «вся в мать, та тож как взглянет - мороз по коже». Павел никак не мог представить по описаниям ту Веру, которую хорошо знал. Что-то было не так.
Свободная смена дожидалась обеда, расположившись во дворе позади дома на прогретых солнцем толстых смолистых бревнах. Кто-то играл в карты, местный умелец рассказывал, как ловчее наладить ось на телеге. Павел лениво обстругивал палочку, чтобы вытаскивать из углей пропеченную картошку. К группе приблизился комендант.
- Кто пойдет пилить бревна с арестантом? – без предисловий поинтересовался у мужчин.
Охранники переглянулись.
- Вроде француз с ним всегда?
- Живот прихватило французу. К доктору своему поковылял.
Красноармейцы засмеялись. Павел встал, стряхивая со штанов светлые кудрявые стружки.
- Я пойду, надо размяться перед обедом. Хлипкий народ эти французы. А туда же, воевать!
Комендант улыбнулся, хлопнул Павла по плечу.
- До чего ж ты спорый, товарищ Дмитриев! На любую работу готов. Вот с белыми разберемся – в партию тебя рекомендую.
- Спорый - на дело скорый, - отшутился Павел, но Егорьевский заметил его серьезный взгляд и понял по-своему. Кивнул, указал в направлении невысокой поленницы, куда уже подходил «гражданин полковник» в выцветшей гимнастерке и сдвинутой на затылок фуражке.
Государь поздоровался с новым помощником, не глядя в глаза. Вблизи Павел с огорчением подметил, как сильно постарел Федор Николаевич с тех пор, как они общались в Ставке.
Мужчины быстро приноровились к темпу и друг к другу, что было неудивительно, ведь раньше Павел с дядей частенько проводили время за распиловкой. Работа закипела.
- А не сделать ли нам перерыв? Я бы покурил, - предложил государь через час активного труда.
- Поддерживаю, - улыбнулся Павел и отпустил рукоять пилы.
Федор Николаевич вдруг поднял голову, взглянул в темно-карие глаза высокого худого «красноармейца».
- Неужели охранники освоили французский язык? – с недоумением рассматривая молодого человека, поинтересовался государь.
- Ну что вы, дядя, - весело отозвался Павел, радуясь оплошности Федора Николаевича, который заговорил с ним, как со своим обычным партнером по заготовке дров, швейцарцем Гильбертом, по-французски. – Тех, кто внятно говорит по-русски и знает грамоту, сразу повышают по службе. А вы говорите – французский!
Взгляд государя потеплел.
- Павлуша, - тихо произнес Федор Николаевич.
От звука голоса с такими знакомыми интонациями Павлу захотелось броситься дяде на грудь и разрыдаться, как в детстве.
- Обнял бы тебя, негодника, - сказал тем временем государь, незаметно смахивая слезы с уголков глаз. – Да соглядатаи разгадают инкогнито. Ты как здесь оказался? Геройствуешь?
- Так точно, ваше величество, - бодро согласился Павел. – Осуществляю шпионскую деятельность в тылу врага.
Государь улыбнулся, его блеклые глаза вдруг наполнились светом, просветлели и поголубели, он распрямился и словно чуть помолодел.
- Давно ли?
- Две недели, Федор Николаевич. Рассматриваю несколько вариантов спасения семьи.
Государь покачал головой.
- Grand-maman Ольга Александровна привела броненосец в Севастополь, специально для вас, - поделился информацией Павел.
- Ты знаешь историю, Павлуша. Из застенок революции путь не заграницу, а на плаху, - государь прищурился на кучку курящих у забора охранников. – И неужели ты так плохо понимаешь меня? Как сам считаешь, могу я унизиться до побега?
Павел не смог выдержать пристальный мудрый взгляд дяди и отвел глаза.
- Понимаешь… - кивнул Федор Николаевич, улыбаясь в усы. – Я всегда знал, что ты мне близок. Потому и люблю, несмотря ни на что. Уверен, ты не собираешься тащить меня из-под ареста.
Государь поднялся с бревна, на котором они сидели и курили, и направился обратно к поленнице.
- Так с чем тогда пожаловал? Свидеться напоследок? – продолжил разговор Федор Николаевич, задавая неторопливый размеренный темп работе, во время которой можно было общаться.
- Отдайте за меня Веру, ваше величество, - выпалил Павел, нажимая на рукоять.
Пила взвизгнула, добавив значимости словам. Государь исподлобья взглянул на родственника.
- Каков наглец! Так и отдать?
- Я уже сватался, потому не вижу смысла в долгих объяснениях. Я сберегу вашу дочь. Обвенчаюсь, как только появится возможность. Вера будет со мной счастлива.
- Ну, рыцарь, - покачал головой государь. - Явился, значит, вызволять девицу из темницы? А если невеста откажет?
- Я уверен, что великая княжна из чувства долга будет настаивать на том, чтобы остаться с вами. Но вы отец, читайте в ее душе, Федор Николаевич. Она любит меня.
- А тебе-то это зачем, Павлуша? Она любит, а любишь ли ты?
- Я обещал вашей дочери защиту и преданность, - упрямо наклонил голову Павел. – И не отступлюсь. Поговорите с великой княжной наедине, прошу вас, дядя.
Федор Николаевич развел руками, отставляя пилу.
- Я заведу разговор, если смогу.
К ним подошел конвой.
- Достаточно дров на сегодня. Ваша прогулка закончена, гражданин арестованный.
Встреча усугубила тревожное настроение Павла. Он машинально отшучивался и балагурил с сослуживцами по охранному отряду, ловко вытаскивал из костра вкусно дымящуюся картошку, громко хрустел малосольными огурцами и всячески демонстрировал удовольствие от жизни. Но вечером, оказавшись в своей небольшой комнатке, с низким потолком, простой мебелью и светленькими обоями в цветочек, Павел ощутил озноб липкого страха от предчувствия страшной катастрофы, грозящей державной семье скорой гибелью. Во время разговора великий князь понял обреченность государя. Федор Николаевич уже вынес себе приговор, морально был готов принести семью в жертву революции. Как самодержец по рождению, он имел на это право. Павел не собирался оспаривать решение государя, родственная никитинская кровь уважала и поддерживала действия дяди. Но не лично Павел, разум которого бунтовал против позиции «агнца на заклание». Он сам слишком ярко любил жизнь. Великий князь решил во чтобы то ни стало убедить государя отдать ему Веру, спасти старшую дочь державной семьи.
С Федором Николаевичем получилось свидеться лишь через два дня, к вечеру. Затевалась всеобщая баня, дрова быстро закончились. Красноармейцы начали переругиваться, пытаясь выяснить, чья очередь с бывшим государем.
- Это же не человек, а настоящий кровопивец! – жаловался один из работников подошедшему на спор коменданту. - Двужильный какой-то и отдыху ему не надо! С ним пять минут поработаешь и силы вон!
Павел удачно попался на глаза Егорьевскому. Комендант улыбнулся.
- А вот товарищ Дмитриев и такой темп выдерживает. Работы бояться – счастья не видать.