— Как долго ты собирался держать это в секрете от меня? — спросила она. — Я имею в виду операцию.
— Какую операцию? — Он почти улыбнулся, почти.
— И ту, и другую.
— Сначала это не было секретом. Просто личное. А потом я начал влюбляться в тебя. И тогда это стало секретом, потому что знал, что тебе нужно было знать, — сказал он. — Я боялся потерять тебя, если ты захочешь иметь собственных детей.
— Вот почему ты не сказал мне, — сказала она.
Роланд снова опустил голову и вздохнул.
— Иногда я начинаю кое-что вспоминать, — сказал он. — Отвратительные вещи. Как обижал Рэйчел. Как творил с ней ужасное. — Он с трудом сглотнул, и она увидела, как его кадык подпрыгнул в горле. — Я пытался поговорить о них с папой, но он велел мне забыть обо всем. Он сказал, что я иногда причинял ей боль, но это не моя вина — я находился в таком состоянии. Но я думаю, что сделал больше, чем просто причинил ей боль. Иногда мне кажется, что я… иногда мне кажется, что я убил ее. И я не думаю, что это был несчастный случай, как сказал папа.
Он посмотрел на нее умоляющим взглядом, и она увидела в нем того Роланда, каким он был много лет назад. Маленький мальчик. Он выглядел напуганным, юным, невинным и милым, точно так же, как она, должно быть, выглядела в первый раз в доме, когда он изменил ее жизнь к лучшему, попросив ее помочь ему перевернуть страницы книги, которую они читали.
— Ты был ребенком, — сказала она. — Что бы ни случилось, ты был всего лишь ребенком.
Эллисон накрыла его руку своей, и он схватил ее так крепко, что стало больно. Она села, притянула его голову к своему животу и положила себе на колени. Она снова и снова проводила пальцами по его волосам, не обращая внимания на шрам, потому что шрам был ничем, это было давно, это часть его, но не он сам.
— Все в порядке, — прошептала она, поглаживая его волосы, плечи и лицо. Ее нога стала влажной от его слез. — Я в порядке. У папы в организме яд безумия, и он его выплеснул. Вот и все. Я в порядке, и ты в порядке, и мы в порядке.
— Я не в порядке, — сказал Роланд, судорожно вздохнув.
— Почему нет? — спросила она, улыбаясь.
Он посмотрел на нее, его лицо было открытым, честным и искаженным от боли.
— Потому что мой отец умирает.
Эллисон обхватила ладонями его лицо.
— Мой тоже, — сказала она. Потом они обнялись, и долго плакали вместе. Они остановились, когда Дикон подошел к двери и постучал, чтобы привлечь их внимание. Они вытерли лица и посмотрели на него.
— Ты в порядке, сестренка? — спросил Дикон. Он выглядел бледным, изможденным и обеспокоенным.
— Со мной все в порядке. Просто произошел трудный момент, — сказала Эллисон. Сейчас было не время говорить им правду.
— Я рад, что с тобой все в порядке, — сказал Дикон. Он посмотрел на Роланда. — Пора.
— Он в сознании? — спросила Эллисон.
Дикон кивнул.
— Пока что. Ему дали обезболивающее, чтобы он успокоился. Медики сказали поторопиться. Он… он умирает.
Она посмотрела на Роланда, а Роланд посмотрел на нее. Он встал и протянул ей руку. Она взяла его руку и позволила ему помочь ей подняться. Эллисон нашла в чемодане легкий шарф и прикрыла им синяки на шее. Когда она была готова, они вышли из комнаты и поднялись наверх. У спальни доктора Капелло их остановил Дикон.
— Скорая будет ждать внизу, — сказал Дикон. — Теперь уже недолго.
Роланд и Дикон вошли внутрь. Эллисон осталась стоять в дверях, наблюдая.
Доктор Капелло лежал на своей кровати, укрытый одеялом, руки лежали поверх покрывала. Его лицо было красным от перцового баллончика, но он, казалось, не испытывал боли. Тора сидела рядом с ним на кровати, сжимая его руку в своей. Руки, которые чуть не убили ее всего час назад, теперь лежали на покрывале, обмякшие и дрожащие. Она видела, что нападение на нее лишило его жизни. Она пережила это. Он не смог.
Эллисон шагнула в комнату. Она чувствовала близость Смерти, парящей возле кровати. Эллисон чувствовала, как она дышит ей в затылок. Ее дыхание пахло скисшим молоком, и ей пришлось приоткрыть окно, чтобы впустить очищающий аромат океана. Морской воздух влетел в комнату и достиг кровати. Медленно доктор Капелло приоткрыл глаза. Должно быть, он почувствовал движение, почувствовал дуновение ветра на своем лице. Эллисон ждала, он встретился с ней взглядом и улыбнулся.
— А вот и моя куколка… — Он вздохнул. Его голос был тонким, как библейская страница.
— Я здесь, папа, — сказала Эллисон.
Было нелегко изобразить на лице улыбку и назвать его «папой», но она это сделала. Она сделала это ради Роланда, она сделала это ради Дикона, и она сделала это ради Торы. Но больше всего она сделала это ради семилетней девочки, которой она когда-то была, ради девочки, которая любила этого человека всем своим маленьким сердцем, и ради маленькой частички своего сердца, которая все еще любила его.