— Я?
— Прямые каштановые волосы, карие глаза, щель в зубах.
— Как я.
— Я перевернул картинку и на ней было написано: Роланд, 8 лет, Рейчел, 5 лет. Это напугало меня. Я отнес это папе. Он сказал, что Рейчел и Роланд были первыми двумя детьми, которых он воспитывал.
— Этого также не было в статье, — сказала Эллисон.
— Эта статья — пустое место, — сказал Дикон. — Они пытались привлечь больше людей к приемным родителям. Разговор о мертвом ребенке на самом деле не привлечет людей к программе.
— Мертвый ребенок? Что с ней случилось?
— Это довольно ужасно, — сказал Дикон, морщась. — Они с Роландом играли на пляже, Роланд закопал ее в песок. Песок провалился внутрь, и она задохнулась насмерть.
Эллисон потеряла дар речи.
— К сожалению, такое случается, — продолжил Дикон. — По крайней мере раз в летние месяцы мы узнаем о ребенке, который погиб или чуть не погиб на пляже, — продолжил Дикон. — Песок двигается, открываются щели, и ты проваливаешься. Папа говорит, что Роланд всегда винил себя. Он велел мне положить фотографию туда, где я ее нашел, и притвориться, что я ее не видел, ради Роланда. Так я и сделал.
Маленькая девочка, умирающая под присмотром Роланда. Все это звучало так пугающе знакомо. Она все еще чувствовала, как бешено колотится сердце Роланда, когда он взял ее на руки и вынес из воды.
— Я просто… Я не знала, — наконец сказала Эллисон.
— В любом случае, папа не считает, что Роланду стоит винить себя в том, что произошло с Рейчел. И он не думает, что Роланд должен наказывать себя.
— И папа думает о монастыре именно так?
— Возможно, он прав, — сказал Дикон. — Знаешь, как они называют маленькие комнаты, в которых спят монахи? Кельи. Синоним слова камера.
— Боже, бедный Роланд, — сказала Эллисон.
— Он искупает свою католическую вину в Костко, — сказал Дикон.
— Знаешь, а это имеет смысл, — сказала Эллисон, показывая на него. Все потихоньку вставало на свои места. — Когда папа приехал и забрал меня из приюта, в котором я находилась, леди, которая заведовала этим местом, мисс Уитни, сказала обо мне, что я на кого-то похожа. И когда я впервые встретила Роланда, доктор Капелло пристально смотрел на нас, будто он… Не знаю. Будто он хотел убедиться, что у Роланда все в порядке.
— Папа любит чинить сломанных детей, — сказал Дикон. — Когда я сюда приехал, я был очень огорчен, потому что… — Дикон замолчал — из-за того, что мой кот снова был дома.
— А что с ним?
— Он умер, — произнес Дикон безжизненным тоном. — И папа принес Брайена. Папа сделал бы для нас все. Заменил мертвого кота…
— Заменил мертвую младшую сестренку? — спросила Эллисон, дрожа, несмотря на душный жар чердака.
— Папа бы сделал это, — сказал Дикон. — Помогает сломленным детям — вот что он делает. Или пытается сделать. В любом случае, папа будет в восторге, когда узнает, что вы с Роландом поладили.
— Не надо его волновать, — сказала Эллисон. — Скоро я уеду.
— Конечно, — сказал Дикон. — Папа сделает все возможное, чтобы ты осталась. Если это значит вытащить Роланда из его тюремной камеры, он сделает все, что угодно.
— Ты хочешь, чтобы я осталась? — спросила она. Если бы он солгал ей, если бы он знал что-то о ее падении или телефонном звонке, то наверняка не хотел, чтобы она оставалась здесь. Она внимательно на него посмотрела в поисках признаков вины, но ничего не заметила.
— Остаться? — спросил Дикон. — Я бы хотел, чтобы ты никогда не уезжала. — Он казался искренним, по-настоящему искренним, впервые с тех пор, как появился на веранде.
— Мне следовало вернуться раньше, — сказала она. — Сейчас уже слишком поздно, понимаешь?
— Никогда не поздно. Дерьмо, — сказал Дикон, вскакивая на ноги.
— Что? — Эллисон огляделась вокруг. Захрустел гравий. Где-то вдалеке хлопнула дверца машины.
— Мы не должны быть здесь, наверху, — сказал Дикон, ухмыляясь, как маленький мальчик, которого застали с рукой в банке с печеньем. — Папа перенес свои медицинские документы сюда, так что технически это запрещено. По крайней мере, мы притворяемся, что это запрещено, пока мы втроем не захотим здесь покурить.
— Покурить?
— Не сигареты, — сказал он и подмигнул ей.
Эллисон последовала за Диконом вниз по лестнице и наблюдала, как он кладет ключи обратно в ящик стола отца, второй снизу. Когда она снова увидела фотографии на столе, она кое-что вспомнила.
— Эй, а кто такой Антонио?
— Кто? — спросил Дикон.
— Я видела его фотографию, — объяснила она. — Когда я смотрела все наши фотографии. Антонио Руссо? Это имя знакомо? Ему было девять лет, он жил здесь до меня.