Для англичан, преследующих свои интересы во всех уголках земли, это, разумеется, дело совсем другое. Правда, Британская империя теряет провинции и даже целые страны в том большом отливе белых «носителей цивилизации», что оставил без работы совершающие океанские рейсы почтовые пароходы. Но остров под британским флагом, продолжающим реять в клубах серного дыма, — о, миф Империи, пробудись! Древняя, разбавленная морской водой, кровь едва успела прилить к сердцам «джентльменов с зонтиком», а Би-би-си и Ай-ти-ви, по крайней мере раз в день, уже оказывают Тристану честь своими программами. Кардифские газеты требуют новостей о священнике Клемпе, валлийце. Ольстерские — тревожатся о семье Айли, выходцах из Белфаста. Эдинбургские дают заголовок «Агония младшего брата». Общество распространения веры осаждают телефонными звонками, письмами, предложениями. Оно мобилизует те «благодеяния», которые вызвало переданное одним репортером из Кейптауна назидательное заявление Агаты Лоунес, старейшины и «знаменосца» тристанцев: «Во всем этом я вижу длань господню. Ему было угодно, чтобы мы покинули остров. Он не оставит нас».
Сообщниками провидения станут женские лиги. Тон высказываний приобретает все большую торжественность: кажется, будто все переживают библейский исход из Египта евреев, идущих в землю обетованную. Тристанцам помогает Красный Крест. В школах пишут сочинения о Тристане. Правительство открывает — какая неожиданная удача! — льготные кредиты. И вот вспыхивает один из тех порывов коллективной благотворительности, которая среди безразличия, проявляемого к миллионам других несчастий, обрушивается на нескольких избранников.
А поток статей и передач не иссякает. Они — спасены. Они — на борту голландского теплохода. Мрачные, но не ропщущие на судьбу, «преисполненные благодарности к матери-родине», они прибыли в Кейптаун, где впервые в жизни увидели автомобили, самолеты, велосипеды, двадцатиэтажные здания, телевизоры, светофоры, неоновые рекламы — целый сказочный, неведомый им мир. Конечно, объясняли газеты, обо всем этом тристанцы слышали: к ним приходили кое-какие иллюстрированные журналы, рассматривая их, они задумывались об этом, но примерно так же, как сами мы, читая научно-фантастические романы, задумываемся о жителях другой планеты. Об этом странном, мифическом мире тристанцы мыслили только с опаской. Иллюстрированные еженедельники — увы! — смаковали все ужасное: грибы ядерных взрывов, мятежи, преступления, авиационные катастрофы, гражданские войны, всевозможные несчастья, и само могущество этого дьявольского мира — могущественного, быть может, именно потому, что дьявольского, — отвращало от него тристанцев. Теперь они все это могут потрогать своими руками; они могут убедиться, что радость, цветы, доброта, смеющиеся девочки, несмотря на все прочее, тоже существуют во Внешних странах. Наверное, это наряду с отдельными привычными для нас учреждениями — таможни, например, или полиции, — не только о назначении, но и о самом существовании которых они даже не подозревали, удивляет их больше всего. Однако самый поразительный возглас вырвался у одного старика тристанца при виде толпы на центральной улице:
«Мы и не знали, что нас так мало!»
Портрет Уолтера, переданный по фототелеграфу, во всех газетах появлялся на первой полосе вместе с фотографией двух щенков, которых пощадили при истреблении собак, истреблении неполном, поскольку многие из них разбежались. Избиением собак (слава богу, что кошек не тронули) вынуждены были заняться, спасая птичник и домашний скот, моряки с «Леопарда», едва они высадились — в пятницу, 13-го, — на опустевшем острове с заданием вырвать у лавы, если возможно, все ценные вещи, в том числе и подарок королевы, фисгармонию, как потребовали ее верные подданные. Вулкан тоже фигурирует в газетах: это чудовище (все-таки не забывайте, что это единственный действующий британский вулкан) было сфотографировано с разных точек одним офицером, который при третьем извержении бесстрашно подошел совсем близко к фиолетовым потокам бегущей лавы. Но главной «звездой» стала крошка Маргарет — последний родившийся на Тристане ребенок, чью фотографию, запечатлевшую ее на руках матери, Сесили Гроуер, на долю которой выпало пробормотать шесть слов надписи: «Теперь я вручаю вам свое будущее», можно было видеть повсюду.
Чаще всего рядом с ней стояло фото Айли, младшего сына Кейт, тоже изображенного на руках умиленной мамы, которая заявляет:
— Подземные толчки очень его забавляли. Он хлопал в ладоши и кричал: «Еще, еще!»
Благословения и похвалы, расточаемые тристанским властям за их хладнокровие, а островитянам — за их мужество, были, разумеется, приправлены критическими замечаниями. Трудно найти какое-либо ответственное лицо, кого можно было бы обвинить в халатности, когда в катастрофе виноват вулкан… Однако сейсмологов честили на все корки. В Гайд-парке некий вольнодумец осмелился даже заявить с высоты садовой скамейки:
— Какая зловещая шутка — собрать уцелевших наутро после прибытия в соборе Кейптауна, чтобы возблагодарить господа за спасение.
Некий репортер, расшаркивающийся перед южноафриканским министром внутренних дел, который не побоялся, предоставляя временные визы тристанцам, нарушить отдельные установки политики апартеида, клеймил многих своих соотечественников-англичан, озабоченно напоминавших, что «эти люди не совсем чистой крови», и сразу же давших тристанцам прозвище «нечистокровных белых». Другие журналисты задавались вопросом, является ли Англия тем идеальным местом, где можно устроить этих свободных детей природы. Почему бы лучше не разместить их на Фолклендских островах? Или на острове Святой Елены, от которого зависели тристанцы?
Во всяком случае, все, что станет подлинной проблемой для «репатриантов», заброшенных из одного века в другой, добрых людей не мучило. В отличие от последних газета «Сазерн пост» — на этот раз Хью заменил сам патрон, который станет лидером этой тристанской кампании, — прекрасно резюмировала общественное мнение. Он сообщал о большой лекции, посвященной Тристану, с показом присланных самолетом отснятых моряками кинокадров, которая должна состояться в ближайшую субботу в геологическом музее Саутхемптона. Напоминал, что большой прием запланирован на 3 ноября, сразу же по прибытии тристанцев, отплывших 20 октября из Кейптауна туристским классом (стоимость одного билета 158 фунтов, уточнял он) на пароходе «Стерлинг кастл», прямо в кают-компании… И с удовлетворением заключал свою статью:
«…Конечно, тристанцы высадятся в Англии, охваченные тоской по родине и совершенно сбитые с толку всем, что с ними произошло. Но, когда думаешь об их прошлой жизни и о той, что их ожидает здесь, хочется сказать им: какое счастливое несчастье! В тот момент они вряд ли будут согласны с этим, но, держу пари, через полгода они сами скажут нам об этом».
Изумление увиденным словно парализует тристанцев, пока пароход поднимается вверх по реке Солент, вдоль острова Уайт, с Портсмутом на горизонте, встречается с железнодорожным паромом, затем землечерпалкой, входит в Саутхемптонскую гавань с ее берегами, усеянными самыми разными лодками. Портовый комиссар дает пояснения, сообщая: «Там, справа от вас, дельта реки Хэмбл с аэродромом… А вот там, слева, Хайт, где дымит самый большой в мире нефтеочистительный завод, и совсем в глубине, видите, если смотреть прямо по направлению церкви святой Троицы, рядом шесть лебедок, знаменитый сухой док „Король Георг V «— тоже самый большой в мире, — где стоит «Куинн Мэри“… Повсюду склады, расположенные, как батареи, по четыре сразу, множество доков, семафоры, свайные молы, понтонные мосты, набережные с лесом подъемных кранов, грузовые суда, пассажирские пароходы двух десятков стран, вся эта зажатая в корсет из бетона и железа часть моря, где были размечены дорожки и перекрестки, нанесены сигналы, регулирующие движение кораблей, — все это, несмотря на гладкую, какую-то неморскую, расцвеченную радужными пятнами нефти воду, бросалось в глаза и, внушая почтение, захватывало дух.
Однако от этой невероятно застроенной Англии надо было перейти к столь же немыслимо пылким англичанам. Едва «Стерлинг кастл» пришвартовался у 102-го дока, как тут же с причала, заполненного вздымающей транспаранты «Добро пожаловать» и грохочущей аплодисментами толпой, людская лавина бросилась в салоны. Нед и Уинни, их дети, их бывшие соседи Твены, которых фотографируют, тормошат, пугают сыплющимися со всех сторон вопросами, уже не знали куда деваться. С вежливой застенчивостью они пытались удовлетворить любопытство своих хозяев.