Попробовали сбавить цену, но и это не привело к увеличению заказов. Джебуза Джонс также снизил цену на свою мазь и продавал ее еще дешевле крема. За последний год Сайфер выдал уже две закладные на свою фабрику в Бермондсее. Все его деньги были выброшены зря: люди имели глаза и не видели, имели уши и не слышали, простого и ясного призыва Друга человечества: «Попробуйте крем Сайфера!»
Шеттлворс попытался убедить патрона в том, что нет необходимости тратить такую уйму денег на производство крема. До сих пор все материалы, из которых приготовлялась эта божественная мазь, были первого сорта и самого высокого качества. Но ведь можно использовать второсортное сырье: это не умалит достоинств крема, а стоить он будет значительно дешевле. Так говорил Шеттлворс. Однако, выслушав его совет, Сайфер воспылал священным гневом, как будто ему предлагали совершить святотатство.
Тем не менее и он понимал, что для спасения предприятия необходимы радикальные реформы. Сайфер не спал ночей, строя грандиозные планы, но при холодном свете утра всякий раз находил в них слабые места, сводящие на нет всю их ценность. Это его бесило. Казалось, он утратил точность глаза. Что-то странное и жуткое с ним творилось — он сам не знал, что именно. Не то, чтобы ослабла его умственная сила, его энергия или решимость победить во что бы то ни стало и вернуть крему прежнее положение на рынке. Тут было что-то иное, более тонкое и нематериальное. Он не мог забыть о собственной неизлеченной пятке. Легкое сомнение, навеянное словами Септимуса о неверии Зоры Миддлмист в целебность его крема, засело где-то в мозгу и незримо творило свою разрушительную работу. И все же он старался верить, отчаянно цепляясь за ускользающую веру. Если откровение было ложным, если он не посланец Божий, — ведь тогда он — несчастнейший из людей.
Никогда еще Клем Сайфер не радовался так Нунсмеру, как в субботний вечер, когда экипаж свернул с большой дороги на проселочную и его взору открылся выгон. Бледная лазурь и жемчуг неба, легкая дымка тумана, смягчающая яркие краски осени на листве деревьев, серая башенка маленькой церкви, красные крыши коттеджей, задумчиво стоящих в старомодных садах, спокойная зелень выгона, дети, играющие на нем, и хромой ослик, наблюдающий за ними с тихой радостью философа, — все это было отрадой для усталых глаз и души.
— Не хватает только одной фигуры на лугу — ее, идущей мне навстречу, — подумал Сайфер. И тут же ему пришла в голову мысль: если бы она была здесь, видел бы я что-нибудь, кроме нее?
В Пентон-Корт у дверей его встретила служанка.
— Сэр, вас дожидается мистер Дикс.
— Мистер Дикс? Что вы! Где же он?
— В гостиной, сэр. Он уже часа два ждет.
Сайфер, очень обрадованный, сбросил ей на руки шляпу и пальто и поспешил приветствовать нежданного гостя. Он нашел Септимуса сидящим в полумраке у французского окна, которое выходило на лужайку. Молодой человек вписывал в свою записную книжку какие-то сложные вычисления.
— Дикс! Дорогой! — Сайфер крепко сжал его руку и похлопал по плечу. — Я страшно рад — больше чем рад. Что вы тут делали?
Септимус показал ему записную книжку.
— Пытался решить вопрос: возрастают расходы на воспитание мальчика с того дня, как он начинает кормиться из рожка, и до того, как оканчивает университет, в арифметической или геометрической прогрессии?
— Это зависит от его пристрастия к жизненным благам, — засмеялся Сайфер.
— Боюсь, что тот мальчуган, которого я имею в виду, будет очень расточителен. Когда у него чешутся зубки, он грызет итальянскую резную статуэтку пятнадцатого века из слоновой кости, изображающую Иоанна Крестителя, — я приобрел ее случайно: зашел в магазин купить кошелек, а мне всучили это — и воротит носик от кораллов и четок. И было бы еще что воротить! В жизни своей не видел у ребенка такого крошечного носика. Я изобрел машинку для его удлинения, но мать не позволяет мне ее испытать.
Сайфер выразил сочувствие миссис Дикс и осведомился о ее здоровье.
— Недурно. Она провела несколько недель в Оттето-сюр-Мер, в Нормандии, и это пошло ей на пользу. Теперь она в Париже, под крылышком мадам Боливар, и останется там до тех пор, пока ей не захочется вернуться в свою квартиру в Челси, из которой жильцы уже выехали.