— А знаете, я не прочь высадиться здесь вместе с вами и ехать прямо домой, — сказала она, бесцеремонно перебив лекцию по геологии. — В Неаполе я уже была, а в Александрии едва ли найду то, чего ищу.
— С геологической точки зрения она не очень интересна.
— Боюсь, что доисторические древности не ускоряют биение моего пульса.
— Тем они и хороши.
— Чего доброго, так и самой захочется стать ископаемым.
— Это было бы превосходно, — сказал Паукинс, читавший Шопенгауэра[67].
— Нашли чем развеселить скучающую женщину! — засмеялась Зора.
— Я стараюсь развлекать вас, как могу, — сухо ответил геолог. — Очень жаль, что это мне не удается.
Он строго посмотрел на нее своим единственным глазом и отошел, словно раскаиваясь, что потратил столько времени на такое пустое существо, как женщина. Но ее женские чары скоро вернули его обратно.
— А я так рад, что вы не едете в Александрию, — проворчал он, прежде чем она успела что-нибудь сказать, и пошел разыскивать свой багаж.
Зора смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, потом пожала плечами. Очевидно, и кривые геологи так же ненадежны, как юные британцы и богатые сенаторы. Провидение поистине к ней несправедливо. Неужели она только для того и существует, чтобы привлекать внимание мужчин? С ума можно сойти от этой мысли! Зора стиснула кулаки в бессильном гневе. Нет для нее миссии на земле и не найти ее. Она готова была завидовать кузине Джен.
Пароход вошел в гавань; пассажиры, ехавшие до Марселя, спустились по трапу на берег. Привезли почту. Письмо было только одно — для миссис Миддлмист, с нунсмеровским штемпелем. В нем не было ничего, кроме хвостика маленькой фарфоровой собачки.
Зора с минуту недоуменно смотрела на этот хвостик, нелепо свернувшийся крючком на ее ладони, потом вдруг залилась слезами. Такой он был смешной, нелепый — и так много было в нем смысла! Это был призыв, знамение, ниспосланное ей самим небом в минуту отчаяния, укор и указание на миссию, которую она обязана выполнить. Словно сама судьба коснулась ее руки, неумолимая и неподкупная, молча повелевавшая ей прийти на помощь человеческой душе, которая в ней нуждалась. Судьба исполнила желание, высказанное Зорой кривому геологу. Она сошла в Марселе и с ночным поездом помчалась в Лондон, терзаясь неподдельной тревогой за Септимуса.
Всю ночь в мерном стуке колес Зоре слышались ее же слова: «Если когда-нибудь я очень вам понадоблюсь, пришлите мне этот отбитый хвостик, и я приеду к вам, где бы ни была». Она сказала это полушутя, но очень нежно. В тот вечер она любила его «по-своему», и теперь, когда он позвал ее, это чувство снова проснулось. Яркие впечатления последних месяцев, заслонившие для нее тихий свет родного уголка, расплылись во мраке. Септимус, видимо, попавший в беду, Эмми, Клем Сайфер заполняли все ее мысли. Ей было приятно думать, что Сайфер, такой сильный и уверенный в себе, будет рядом и поможет, если не удастся самой справиться с Септимусом. Вдвоем они, конечно же, выручат этого бедного неудачника, какая бы беда с ним ни случилась.
Но что же с ним могло произойти? Этот вопрос неотступно стоял перед Зорой и мучил ее. Что-нибудь касающееся Эмми? Она знала, что у них только что родился ребенок. И холодная дрожь поползла у нее по спине при мысли, что из-за чудаковатости Септимуса с ребенком могла случиться какая-нибудь беда. Ведь он способен на любые нелепости, а Эмми сама, как малое дитя, — что с нее спрашивать! Зора теперь корила себя, зачем навела Септимуса на мысль о женитьбе на Эмми. Кто знает, — может быть, он только потому и женился, что она сказала, будто ей это было бы приятно. Они совершенно неподходящая пара. Двое беспомощных детей — разве им можно было брать на себя серьезные обязательства по отношению друг к другу и будущим детям?
Но если в самом деле понадобится помощь настоящего человека, то ведь под рукой Сайфер, а он — надежная опора. Бессознательно она сравнивала его с другими мужчинами, которых встретила во время своих странствий, — а она видела немало людей и обаятельных, и сильных, и высокообразованных. Но по какой-то странной причине, в которой ей было трудно разобраться, он, подобно башне, возвышался над всеми, хотя по отдельным качествам многие из них его превосходили. Зора знала все его недостатки и надменно улыбалась, думая о них. Свою роль богини — покровительницы, или доброго гения крема, она приняла на себя с милой снисходительностью взрослой, играющей с детьми в их игры. Недостатки воспитания ее друга, промахи, которые он допускал, иногда не зная традиций ее класса, больно ее задевали. И тем не менее Сайфер занял прочное и большое место в ее жизни этот факт был для нее загадкой, гордостью и утешением. Другие мужчины бледнели и тушевались перед ним, но до сих пор она не сознавала этого так ясно. Септимус жил в ее сердце, как бродячая собака, которую она приютила и пригрела, но он не был для нее мужчиной. Сайфер же был мужчиной.
67
Немецкий философ-идеалист, отрицавший научное познание и исторический прогресс (1788–1860).