Выбрать главу

— Это вы должны рассказать мне, что случилось, — серьезно ответила Зора. — Я ничего не знаю. Септимус дал мне понять, что крем вас предал. Вы ведь знаете, у него самого в голове никогда не бывает ясности, а уж когда он начинает объяснять другому…

— Септимус удивительный — он настоящее дитя.

— Может быть, где-нибудь в другом месте он и был бы хорош, но на земле с ним иной раз довольно трудно, — улыбнулась Зора. — Что же произошло на самом деле?

Сайфер тяжело перевел дух и заговорил спокойнее.

— Я на краю банкротства. Последние два года работал себе в убыток. И все надеялся, хотя и видел, что надежды нет. И бросал тысячи и десятки тысяч в бездну. А Джебуза Джонс и другие тратили еще больше денег на рекламу, продавали еще дешевле, на каждом шагу мне вредили. И теперь весь мой капитал истрачен и денег достать неоткуда. Остается одно — идти ко дну.

— У меня довольно большое состояние… — начала было Зора, но он жестом руки остановил ее, глядя ей прямо в глаза.

— О, моя дорогая Зора! Сердце не обмануло меня тогда в Монте-Карло, подсказав мне, что вы — женщина большой души. Скажите, вы когда-нибудь верили в крем так, как верил в него я?

Зора тоже посмотрела ему в глаза и ответила так же искренне и просто, как он спрашивал:

— Нет. Не верила.

— И я уже не верю. Крем или любое шарлатанское средство, которое вы можете купить в каждой аптеке, — все равно, разницы между ними нет. Вот почему, если бы даже у меня был шанс поправить свои дела, я бы не мог взять ваши деньги. Вот почему я спросил вас, что вы обо мне думали и кем считали — безумцем или шарлатаном.

— Разве того, что я здесь, недостаточно чтобы показать вам, какого я о вас мнения?

— Простите меня. Нехорошо с моей сторон предлагать вам такие вопросы.

— Больше, чем нехорошо — не нужно.

Сайфер провел рукой по глазам и сел.

— Мне много пришлось сегодня пережить. Я, что называется, не в себе, так что вы должны простить, если я говорю то, что не нужно. Сама Фортуна послала вас ко мне в это утро, а Септимус был ее послом. Если бы не вы, я бы, наверное, в самом деле сошел с ума.

— Расскажите мне все, — ласково попросила она, — все, что захочется. Ведь, если не ошибаюсь, я ваш самый близкий друг.

— И самый дорогой.

— И вы мне дороги оба — вы и Септимус. Я перевидала сотни людей за время своей поездки, и некоторые из них как будто любили меня, но ни один не играл никакой роли в моей жизни, кроме вас двоих.

Сайфер думал: «Мы оба тоже любим тебя всей душой, а ты даже не знаешь этого». И ревниво спрашивал себя: «Кто эти люди, которые ее любили?», но вслух повторил только:

— Ни один?

С улыбкой глядя ему прямо в глаза, Зора повторила: «Ни один». Он вздохнул с облегчением. Значит, она не нашла того большого человека, о котором Раттенден говорил, что она ищет его, чтобы под жгучим солнцем его страсти распуститься пышным цветом. И в тайниках своего мужского эгоистичного сердца возблагодарил судьбу за то, что не нашла.

— Рассказывайте же, — попросила Зора.

Сайфер рассказал ей всю трагикомическую историю своих неудач — от эпизода с натертой пяткой. Поведал и то, что даже себе не говорил, — мысли и чувства, которые теперь, когда он их выразил словами, удивили его самого.

— В Галиции, — говорил он, — в каждом доме, даже в самой бедной крестьянской хате, есть священные изображения. Там их называют иконами. Вот это все, — он указал на стены, — были мои иконы. Как вы их находите?

Впервые Зора обратила внимание на обстановку комнаты, где они находились. Плакаты, рекламные листки, модель Эдинбургского дворца из красных коробочек произвели на нее то же впечатление, что и знаменитая доска в саду дома Сайфера в Нунсмере. Но тогда они могли спорить о том, насколько безвкусна такая реклама, и она считала себя вправе предписывать ему законы поведения, в качестве arbiter elegantiarum[70].

Теперь он видел все эти убогие «иконы» ее глазами и прошел через все муки ада, прежде чем достиг такой ясности зрения.

Что же могла она сказать? Зора, великолепная и самоуверенная Зора, не находила слов, хотя сердце ее разрывалось от жалости. Она вплотную приблизилась к смешной, на чужой взгляд, трагедии человеческой души, и ее скромный жизненный опыт, не мог подсказать ей, как следует себя вести. Здесь не место было разыгрывать благодетельную богиню. Зора молчала, боясь вымолвить слово, чтобы ее участие не показалось Сайферу неискренним. Она хотела ему дать так много, а могла так мало…

— Я жизни не пожалею, чтобы вам помочь, — почти жалобно проговорила она. — Но что же я могу для вас сделать?

вернуться

70

Законодатель изящного (лат.).