— Послушай, Джен, я хочу спросить тебя об одной вещи. Вчера вечером я сказал одному человеку, что я натурщик, а он ответил: «Как глупо!», и увильнул от меня, как будто я для него неподходящая компания. В чем тут дело?
— Он дурак, — ответила Джен поспешно.
— Допустим, — согласился Поль. — Но почему он выразился так? Разве, по-твоему, глупо быть натурщиком?
— Конечно, нет. — Потом она прибавила: — Если это дело тебе нравится.
— Хорошо, а если предположить, что оно мне не нравится?
Она не отвечала минуты две.
— Если тебе действительно это не нравится, то я очень рада.
— Почему? — спросил Поль.
Она взглянула на нею смущенно.
— Скажи мне, — настаивал он. — Скажи, почему ты согласна с этим дураком Хиггинсом?
— Да я не согласна с ним!
— Как же, ты только что согласилась!
Они спорили некоторое время. Наконец он заставил ее высказаться.
— Хорошо же, если ты хочешь знать, — заявила она с пылающим лицом. — Я думаю, что это дело недостойно мужчины.
Он закусил губу. Он добивался правды и получил ее. Его собственные неясные подозрения подтвердились. Джен смотрела на него испуганно, боясь, что обидела его. Он заговорил после непродолжительного молчания.
— Что ты назвала бы делом, достойным мужчины?
Джен колебалась. Ее жизнь проходила в среде, где мужчины плотничали или правили лошадьми, или торговали в лавках. Находясь под смутным впечатлением того, что она знала о романтическом происхождении Поля, она не могла посоветовать ему таких низменных занятий, а чем занимаются люди, принадлежащие к благородной касте, она не знала. Конечно, место клерка — очень хорошая вещь. Но и оно должно быть унизительным для ее героя… Джен еще раз взглянула на него украдкой. Нет, он слишком прекрасен для того, чтобы сидеть взаперти в конторе с девяти утра до половины седьмого всю свою жизнь. В то же время она интуитивно признавала справедливость критического отношения Хиггинса. Уже тогда, когда Поль сообщил ей, что нанялся в натурный класс, ее это покоробило. Такое занятие прекрасно для мальчика, но для мужчины — а будучи моложе его, она уже считала его мужчиной, — в этом было что-то, оскорбляющее представление Джен о человеческом достоинстве.
— Хорошо, — настаивал Поль. — Скажи мне, что ты называешь мужским делом?
— О, я не знаю, — проговорила она смущенно. — Что-нибудь, что делаешь руками или головой.
— Ты думаешь, что быть натурщиком унизительно?
— Да.
— И я так думаю, — сказал Поль. — Но ведь ты знаешь, что я работаю и головой, — прибавил он поспешно, боясь быть низведенным с пьедестала. — Я приступил к продолжению моей эпической поэмы. И уже сделал очень много с тех пор, как читал ее тебе в последний раз. Я прочту тебе остальное, когда мы вернемся домой.
— Вот это будет чудесно, — воскликнула Джен, которой способность находить рифмы казалась каким-то чудом.
Они сели на скамью около цветников, сияющих весенним очарованием крокусов и нарциссов, и расцвеченных кое-где рано распустившимися тюльпанами. Поль, чувствительный к красоте, говорил о цветах. У Макса Фильда была студия в Сент-Джонсвуде, выходящая в сад, который летом представляет собой какую-то восхитительную мечту. Поль описал его. Когда он вернется в свое королевство, он непременно заведет себе такой сад.
— Ты позволишь мне время от времени заглядывать в него? — спросила Джен.
— Конечно, — сказал Поль.
Отсутствие энтузиазма в его тоне обдало холодом сердце девушки. Но она не протестовала. Несмотря на только что законченную беседу и свое критическое высказывание, она чувствовала себя всего лишь скромной маленькой девочкой, издали поклоняющейся своему блестящему другу.
— А часто можно будет мне приходить? — спросила она.
— Это, — сказал Поль с самоуверенностью паши, — будет зависеть от твоего поведения.
Повинуясь нелогичному процессу мышления, свойственному ее полу, Джен перескочила на прежнюю тему.
— О Поль, я надеюсь, ты не сердишься?
— За что?
— За то, что я сказала о твоем занятии натурщика.
— Ни капельки. Если бы я не хотел знать твое мнение, я не стал бы тебя спрашивать.
Она просияла.
— Ты действительно хотел знать, что я думаю?
— Конечно, — ответил Ноль. — Ты самая благоразумная девушка, какую мне приходилось встречать.
Поль задумчиво направился домой. Джен следовала за ним на крыльях.
В понедельник Поль пришел в натурный класс и разделся с тяжелым сердцем. Джен права: это не было делом, достойным мужчины. Он вошел в ателье и встал в позу. И когда он стоял на возвышении натурщика на виду у всех, предмет общего внимания, в его голове как эхо прозвучало: «Как глупо!», сказанное Хиггинсом, и бросилось ему в лицо. Он почувствовал себя, как Адам, когда тот впервые стал искать одежду. Волна стыда пробежала по нему, от кончиков пальцев до вспыхнувших щек. Он обвел взглядом большой зал, ряды молчаливых учеников перед мольбертами, занятых его телом. В эту минуту Поль возненавидел их всех. Они были шайкой вампиров. Только привычка и дисциплина удержали его от того, чтобы бросить позирование и опрометью бежать с подиума.