— Вы были более чем правы. Вы увидели, что я обманщик. Вы были оскорблены во всем, что для вас священно. Я сознательно оскорбил вас. Вам ничего не оставалось, как уйти. Поверьте, что я и не думал упрекать вас. Нет. Я понимал.
— Да, но я не понимала, — произнесла она, разглядывая кольца на своих пальцах. — Да. Вы правы. Я была ранена и, как раненый зверь, бежала в лес. И надеялась, что вы напишете мне. Это было безумно — я знала, что вы не напишете. Потом я почувствовала, что если бы я любила вас, как должна была, то никогда не ушла бы.
— Я считал за лучшее сразу убить вашу любовь!
Она откинулась на подушки, прекрасная и грустная. Со своего места он видел ее нежный профиль, и им овладело страстное искушение броситься перед ней на колени.
— Я тоже думала, что вы убили ее.
— Продолжайте думать так, — сказал Поль тихо.
Она выпрямилась, наклонилась вперед, и он утонул в бесконечной глубине синих глаз.
— А вы? Ваша любовь?
— Я ничего не сделал для того, чтобы убить ее.
— Но я сделала все для этого.
— Нет, вы не могли. Я буду любить вас до моего смертного часа. — Он увидел, как засияли ее глаза. — Я говорю это, — прибавил он холодно, — только потому, что не хочу вам больше лгать. Но это касается лишь меня одного.
— Как вас одного? А обо мне вы не думаете?
Он поднялся и встал у камина, глядя ей в лицо.
— Я думаю о вас все время.
— Послушайте, мой дорогой, — она подняла на него глаза, — поймем же наконец друг друга. Есть ли что-нибудь в вашем происхождении или жизни, чего я еще не знаю? Я хочу сказать, что-нибудь существенное?
— Ничего больше, что могло бы быть интересно, — ответил Поль.
— Так поговорим же раз и навсегда, и от души. Мы с вами принадлежим к числу тех, которые могут сделать это. Итак… Я происхожу из старинного рода, ношу княжеский титул, богата — вы…
— Благодаря смерти моего отца, — сказал Поль во второй раз в этот день, — я тоже богатый человек. Мы можем, таким образом, обойти вопрос о богатстве — если только не говорить о том, что деньги, которые я получаю в наследство, добыты торговлей рыбой. Это предприятие велось моим отцом на своеобразных идеалистических основаниях. Моим долгом будет продолжать его дело, по крайней мере (он внутренне отталкивал мысль о том, что будет покупать рыбу в Биллингсгэте, в пять часов утра) настолько, насколько это необходимо для поддержания его принципов.
— Хорошо, отбросим вопрос о деньгах. Итак, вы человек простого происхождения, добившийся самостоятельно своего положения.
— Я человек без имени и с омраченной репутацией. Что хорошего в том, что мы будем мучить друг друга? Если я и раньше не просил бы вашей руки, пока не совершил чего-нибудь такого, что могло бы дать вам возможность гордиться мной перед лицом всех, то что же, думаете вы, сделаю я теперь? Неужели это было бы счастье кому-нибудь из нас, если бы я под прикрытием вашего титула проник в общество? Это было бы смертью для меня, и вы возненавидели бы меня, как низкое ничтожество.
— Вы? Низкое ничтожество? — голос Софии сорвался и слезы выступили на ее глазах. — Вы не сделали ничего, чем я могла бы гордиться? Вы? Сделав то, что сделали вчера вечером? Да, я была там! Я видела и слышала. Послушайте! — Она поднялась и встала против него, глаза ее сверкали, и она, забыв всякую сдержанность, страстно жестикулировала в своей французской манере. — Когда я прочла в газетах о вашем отце, все мое существо устремилось к вам. Я понимала, что это значило, понимала, как вы должны были страдать. Я чувствовала потребность быть около вас и не знала, как это сделать. Я не хотела, чтобы вы видели меня. Я позвала дворецкого: — Как я могу видеть выборы? — Мы обсудили. Он поехал и снял комнату напротив здания мэрии. Там я ждала в темноте. Я думала, это будет длиться бесконечно. Потом был объявлен результат, и толпа зашумела, и мне казалось, что я потеряю сознание. Я рыдала, рыдала! Потом вышли вы. И я слушала вас, и протягивала к вам руки в темной комнате, вот так, и звала: — Поль! Поль!
Женщина победила. В безумном порыве он схватил ее в объятия, и губы их слились в долгом и страстном поцелуе.
— Окажете ли вы мне честь жениться на мне или нет, — говорила София, несколько минут спустя, краснея и торжествуя, — но наши жизни соединены навсегда.
А Поль, все еще во власти ее уст и дыхания, и близости ее тела, смотрел на нее, не отрываясь, не в силах вымолвить ни слова. Наконец он проговорил:
— Ничто не может изменить того, что я сказал вам несколько минут назад, — ничто, даже наша страсть и вся любовь. Мы с вами, к счастью, не из того материала, чтобы уединиться на романтическом острове и посвятить свою жизнь мечте. Мы молоды. Мы сильны. Мы знаем, что жизнь — это нечто другое. Мы не из тех, кто уклоняется от ответственности. Мы должны жить среди людей и делать наше дело.