Барней Биль соскользнул с подножки фургона и, не глядя ни налево, ни направо, заковылял, как торопливый краб, в прохладное нутро трактира в поисках амброзии в белом кувшине с голубыми разводами. Поль, тоже слезший на землю, повел Боба к водопою. Боб напился со здоровой умеренностью животных. Когда он утолил жажду, Поль отвел его в сторону от дороги и, накинув ему на голову основательную торбу с овсом, оставил за трапезой.
Молодой человек, сидя на перевернутом ящике в тени, падавшей от вяза, за легким мольбертом, около которого были разложены принадлежности для живописи, усердно рисовал. Поль, праздно болтавшийся позади него, стал с удивлением наблюдать, как мазки влажной краски через несколько секунд кажущегося хаоса занимали свое место в структуре рисунка. Он стоял, весь поглощенный этим зрелищем. Поль знал, что существуют картинки, знал, конечно, и то, что их делают руками, но никогда не видел, как это делается. Через некоторое время художник откинул голову, посмотрел на корчму и на свой набросок. Соломенная крыша на углу дома около плодового сада ярко горела на солнце, а под ней залегла густая тень. Эта тень не выходила, как следует. Художник положил на нее мазок жженой умбры и теперь проверял впечатление.
— К черту! Это все неверно, — пробормотал он.
— Да ведь тут синее, — вдруг сказал Поль.
Художник повернул голову и только сейчас заметил присутствие мальчика.
— Ты видишь там синее? — Он иронически улыбнулся.
— Да, — ответил Поль, указывая пальцем. — Посмотрите, это совсем не коричневое — это черное внутри и синее снаружи.
Молодой человек нахмурил брови и пристально вгляделся. Яркий солнечный свет сбивает тона.
— Черт побери! — воскликнул он. — Да, ты прав! Я спутал это с желтым тоном стены. — Он положил несколько торопливых мазков. — Так лучше?
— Да, — сказал Поль.
Художник положил кисть и повернулся на своем ящике.
— Каким образом, черт возьми, ты ухитряешься видеть то, чего я не вижу?
— Не знаю, — ответил Поль.
Молодой человек потянулся и закурил папиросу.
— Для чего вы это делаете, господин? — спросил Поль серьезно.
— Это?
— Да. Ведь должна же быть у вас какая-нибудь цель.
— Удивительный ребенок, — рассмеялся художник. — Ты действительно хочешь это знать?
— Но я же вас спрашиваю.
— Ну, хорошо, если ты так хочешь узнать. Я архитектор на каникулах и зарисовываю разные старинные вещи, какие мне попадаются. Я не живописец, мой молодой виртуоз, и поэтому иногда ошибаюсь в красках. Знаешь ли ты, что такое архитектор?
— Нет, — сказал Поль, заинтересованный. — Что это такое?
Он уже как-то задумывался над значением этого слова, прочитав его в надписи на медной доске одного из домов Высокой улицы в Блэдстоне: «Е. Томсон, архитектор и землемер». Слово казалось ему таинственным и значительным, как заклинание.
Молодой человек рассмеялся и объяснил. Поль слушал серьезно. Для него раскрылась еще одна тайна. Он часто удивлялся, откуда каменщики знают, как класть кирпичи. Теперь он понял, что они только орудия, выполняющие замысел архитектора.
— Я хотел бы быть архитектором, — проговорил он.
— Ты хотел бы? — переспросил художник и прибавил: — Во всяком случае, ты можешь заработать шиллинг. Сядь-ка здесь и дай-ка я тебя нарисую.
— Для чего? — спросил Поль.
— Потому что ты — живописная личность. Теперь, я думаю, ты спросишь меня, что значит — живописный?
— Нет, — сказал Поль. — Я знаю. Я читал это в книгах: «Старая серая башня живописно выделялась на пурпуровом небе».
— Ого! Да ты литератор! — воскликнул молодой человек.
— Да, — ответил Поль с гордостью. Его очень привлекал новый знакомый, поскольку по платью, речи и манерам его можно было причислить к той же касте, к которой принадлежала и его утраченная, но незабвенная богиня.