Поль играл маленькие роли и заменял премьера. В тех немногих случаях, когда ему приходилось играть заглавную роль, он делал это очень неважно. Труппа не окружала его с поздравлениями после спектакля, как великодушно принято в закулисном мире. Режиссер говорил: «Довольно порядочно, мой милый, но все еще деревянно. Старайтесь дать больше жизни».
И Поль, убежденный, что он во всех отношениях лучше того актера, который играл эту роль, как в дни детства сознавал, что он лучше Билли Гуджа, не мог понять, чем объясняется отсутствие признания. Он вспоминал юношескую борьбу великих английских актеров: Эдмунда Кина, который накануне своего дебюта в «Друре Лэне» воскликнул: «Если я буду иметь успех, я сойду с ума!»; Генри Ирвинга (тогда в зените славы) и те пятьсот ролей, которые он сыграл до приезда в Лондон; он припоминал также неудачу первой речи Дизраэли[15] в палате общин. Он мечтал о том, что тот же импрессарио будет на коленях умолять его сыграть Гамлета за плату в тысячу шиллингов в неделю, а он щелкнет пальцами перед носом этого наглого субъекта.
Кто же из нас, если только он не совсем уже прозаическая личность, не мечтал так в двадцать лет? Если такой найдется, пусть он бросит первый камень в Поля.
Не забывайте, кроме того, что вера в свою неясную, но славную судьбу была главным двигателем молодой жизни Поля. Ее таинственная сила поддерживала его бодрость. Острый, целеустремленный ум подсказывал ему, что попытка найти себя на сцене была лишь опытом. Если он ошибался здесь, то ему оставалось испытать сотни других областей, пока он не найдет верную.
Поль пробыл три года на сцене, когда с ним впервые случилось то, что можно было считать бедой. Он потерял Джен. Как большинство бед, это произошло по глупой случайности. Он получил от Джен письмо во время последней поездки (они все время поддерживали регулярную, хотя и поверхностную переписку), в котором она сообщила свой новый адрес. Так как срок найма дома ее тетки истек, она переселилась в южную часть Лондона. Собравшись ответить на письмо, он обнаружил, что потерял его и не может вспомнить предместье, а тем более улицу и номер дома, куда переехала Джен. Письмо, отправленное по старому адресу, было ему возвращено почтой. Когда турне кончилось, и Поль опять попал в Лондон, он зашел справиться в Крикльвуд и нашел дом пустым, и ни соседи, ни лавочник не могли дать ему никаких указаний. Бедные люди Лондона при своих переселениях редко оставляют позади себя след. Так как их корреспонденция очень ограничена, они не имеют обыкновения выполнять почтовые формальности, необходимые для отправки писем в их адрес.
Поль не мог написать Джен, потому что совершенно не знал, где она. Он с горестью сообразил, что и Джен не сможет писать ему по той же причине. Насмешливый случай устроил так, что квартирная хозяйка, у которой он обычно останавливался и адресом которой пользовался, перестала сдавать комнаты тотчас после его отъезда в турне и тоже потонула в безднах Лондона. Единственным руководством для Джен служил обычно маршрут с точным обозначением театров и дат выступлений, который он посылал ей.
Теперь турне кончилось. В предположении, что Джен, не имея от него известий, пошлет письмо в последний из указанных в маршруте театров, Поль списался с местной дирекцией. Но поскольку местные дирекции провинциальных театров стремятся устраивать свои дела так, чтобы избежать всякой лишней ответственности, было трудно надеяться заинтересовать их корреспонденцией безвестного члена третьестепенной труппы, игравшей с весьма ничтожным успехом в дощатых стенах театра. Будучи молодым и доверчивым, Поль написал также человеческому существу, заключающему в себе пиво, табак и сонливость, которое именовалось театральным сторожем. Но он с таким же успехом мог писать начальнику станции или на городской газовый завод. Словом, они с Джен так же надежно потеряли друг друга, как если бы Англия представляла собой первобытный лес.
Это была беда, которая очень огорчила Поля. У него было много друзей легкомысленной театральной породы, которые знали его как Поля Савелли, романтически красивого, великодушного, очаровательного, образованного молодого человека и до отвращения плохого актера. Но только Джен знала его как маленького Поля Кегуорти. Ни одна из встреченных женщин не могла дать ему такой тесной, интимной и утешительной дружбы. От Джен он не скрывал ничего, перед всеми другими он позировал. Джен с ее здравым смыслом, сметливостью, с ее ясно выраженным критическим отношением при неизменной симпатии, была спаяна с самой сущностью его жизни.