Сайлес Фин опять оттолкнул ее и бросился от нее.
— Я не уйду! — закричал он в страшном возбуждении. — Я не позволю моему собственному сыну поднять руку против Всевышнего.
— Проклятье! — пробормотал Барней Биль, роняя шляпу. — Он все-таки сделал это.
Наступило молчание. Сайлес Фин стоял, шатаясь, посреди комнаты, и пот струился с его лба.
Поль повернулся у двери и медленно подошел к нему.
— Ваш сын? Что вы хотите этим сказать?
Джен, ломая руки, воскликнула надломленным голосом:
— Он обещал нам не говорить. Он нарушил слово!
— Ты не сдержал клятвы, — сказал Барней Биль.
Лицо Фина стало страшным. Страстный порыв покинул его так же мгновенно, как захватил. Он упал в кресло, пустыми глазами посмотрел на всех троих и беспомощно опустил руки. — Я нарушил обещание. Да простит мне Бог!
— Вы должны ответить на мой вопрос, — сказал Поль, стоя над ним. — Что вы хотели сказать?
Барней Биль, ковыляя, приблизился к нему на несколько шагов и откашлялся.
— Он сказал правду, сынок! Сайлес Кегуорти — твой отец.
— Кегуорти?
— Да. Он переменил имя по деловым и иным соображениям.
— Он? — повторил Поль, ошеломленный. — Его имя Кегуорти и он мой отец?
— Да, сынок. Ни я, ни Джен не виноваты. Он поклялся на Библии, что не скажет тебе этого. Мы боялись и поэтому пришли с ним.
— Значит?.. — спросил Поль.
— Полли Кегуорти? — угадал Биль его вопрос. — Да. Она была твоя мать.
Поль стиснул зубы и глубоко вздохнул. Но не воздух вошел в его грудь, а тысяча острых мечей.
Джен следила за ним испуганными глазами. Она одна, знавшая почти всю жизнь Поля, своей женской интуицией поняла, что это для него смертельный удар. И когда она увидела, что он, не пошатнувшись, принял его, стоя гордо и прямо, сердце ее устремилось к нему, хотя она знала, что женщина в большой серебряной чеканной рамке на камине, блестящая леди, высокая, могущественная и недоступная принцесса, была та, которую он любил.
— Прошу вас, сядьте, — сказал Поль, обращаясь к Билю и Джен и сам сел у письменного стола, опершись на него локтями и сжимая ладонями голову. — Так вы заявляете, что вы мой отец, — сказал он. — Барней Биль, которому я верю безусловно, подтверждает это. Он уверяет также, что мистрисс Бэтон — моя мать…
— Она умерла шесть лет тому назад, — сказал Барней Биль.
— Почему же вы не сказали мне?
— Я не думал, что это заинтересует тебя, сынок, — ответил Барней Биль в большом смущении. — Видишь ли, мы уговорились, чтобы тебе ничего не говорили об этом. Во всяком случае, она умерла и не будет больше тебя беспокоить.
— Она была мне плохой матерью. Воспоминание о ней ужасно. Не стану уверять, что я опечален, равно как не охвачен и сыновними чувствами в настоящую минуту. Но раз вы мой отец, я хотел бы знать — и, думается, имею на это право — почему вам понадобилось тридцать лет на то, чтобы объявиться, и почему, — внезапно бешенство охватило его, — почему появились вы теперь, чтобы превратить мою жизнь в ад?
— Такова воля Божия, — проговорил Сайлес Фин в глубоком отчаянии.
Поль щелкнул пальцами. — Чепуха! — воскликнул он. — Говорите осмысленно. Говорите о фактах. Оставьте Бога на время в покое. Не нужно вплетать Его в такие грязные дела. Расскажите мне обо мне самом, о моих родственниках: кто я и откуда?
— Ты здесь среди троих людей, которые любят тебя, сынок, — сказал Барней Биль. — Что происходит в этой комнате, никогда не будет известно ни одной душе на всей земле.
— В этом я клянусь! — сказал Сайлес Фин.
— Вы можете это опубликовать во всех газетах Англии, — сказал Поль. — Я не торгуюсь! Я требую только правды. Как я ее использую — мое дело. Вы, все трое, можете делать, что хотите. Пусть все знают, это неважно. Меня интересует лишь одно: я сам — моя жизнь, моя совесть, моя душа.
— Не будьте слишком жестоки ко мне, — умоляюще проговорил Сайлес.
— Расскажите обо мне, — сказал Поль.
Сайлес Фин вытер лоб платком и закрыл рукой глаза.
— Это значит рассказывать обо мне самом. Это значит выкапывать прошлое, которое я считал, с Божьей помощью, навсегда похороненным. Но я согрешил сегодня и в наказание должен рассказывать вам. И вы имеете право знать. Мой отец был сторожем на Ковент-Гарденском рынке. Моя мать — о ней я уже упоминал.
— Да, сицилианка с шарманкой — я помню, — сказал Поль, содрогаясь.
— У меня было тяжелое детство. Я сам занимался своим образованием, насколько мог. Наконец, я получил место приказчика у рыботорговца. Симонс и я, мы знали друг друга еще мальчиками. И мы влюбились в одну и ту же девушку. Я женился на ней. Вскоре после того она стала пьянствовать. Я увидел, что жестоко ошибся в ней. Не буду вам описывать вашу собственную мать. У нее был бешеный характер. У меня тоже. Жизнь моя была земным адом. Однажды она вывела меня из терпения, и я ударил ее ножом. В ту минуту я думал, что убил ее. Но это было не так. Я попал на три года в тюрьму. Когда я вышел, она исчезла, захватив вас с собой. В тюрьме я постиг милосердие Божие и поклялся, что Господь будет руководителем моим в жизни. Когда я освободился от полицейского надзора, я переменил свое имя — хорошее девонширское имя. Потом я смог увеличить мое маленькое дело и еще раз переменил имя. Вот почти все.