— Скажите несколько слов. Они не услышат вас, но это неважно.
Тогда Поль выпрямился, глядя на бушующую толпу. Потом поискал в карманах и внезапно поднял руку, держащую письмо, и подождал, пока волнение несколько улеглось. Теперь он овладел собой. Он хотел сказать несколько слов, которые обдумал, и знал, что если он сможет добиться, чтобы его выслушали, то скажет их так, как обдумал. Наконец, наступило сравнительное спокойствие.
— Джентльмены, — сказал он, махая письмом, — мой противник скончался.
Он остановился. Эти слова, такие неожиданные, так странно отличающиеся от обычных благодарственных речей, побежали по рядам толпы, из ряда в ряд.
— Я говорю перед лицом смерти, — сказал Поль и снова остановился.
Волнение прокатилось, как длинная волна, по улице, наступила тишина и проникла в открытые окна.
— Я прошу вас выслушать меня, потому что должен сказать вам нечто очень важное. — И голос его прозвучал громко и ясно. — Вчера вечером мой противник был принужден сознаться, что тридцать лет тому назад он отбыл тюремное заключение. Этот удар после долгих лет искупления, затраченных на служение Богу и ближним, убил его. Я хочу публично засвидетельствовать, что я, его противник, не участвовал в низком ударе, повергшем его. И хочу объявить также: он — мой собственный отец. Я, Поль Савелли, — сын моего противника Сайлеса Фина.
Сильный шум и ропот поднялся из охваченной волнением толпы, но лишь на мгновенье, потому что покров трагического лег на нее, как мрачная вуаль. Поль продолжал:
— Позднее я сделаю достоянием гласности причины, заставившие и его, и меня изменить имя. Сейчас же достаточно установить факт нашего родства и нашей взаимной дружбы и уважения. Что я благодарю вас за избрание, об этом не приходится говорить; и я сделаю все, что будет в моей власти, в пользу того великого дела, представителем которого вы избрали меня. Я сожалею, что не смогу сегодня поговорить с вами в другом месте, как намеревался. Я должен просить вас разрешить мне немедленно отправиться туда, куда призывают меня мой долг и мое сердце, — к смертному одру моего отца.
Он поклонился и жестом простился с толпой. Вернувшись в зал, он прочел удивление на вытянувшихся лицах собравшихся. Снаружи доносилось глухое гуденье расходившейся толпы. Мэр, первым нарушив молчание, произнес несколько банальных слов сочувствия.
Поль поблагодарил его. Потом обратился к Вильсону:
— Простите меня за все, в чем я был не прав сегодня. Причина тому, как видите, совсем особенная.
— О, я вполне представляю себе это, — сказал Вильсон.
— Теперь вы видите, что, я не аристократ.
Вильсон взглянул в лицо молодого человека, увидел стальной блеск темных глаз и гордый изгиб губ и с внезапным волнением пожал его руку:
— Это все ничего не значит. Вы все же аристократ.
Поль ответил, не улыбаясь:
— Я смогу выдержать всю эту историю, вот и все. — Он вынул записку из кармана: — Хотите оказать мне последнюю услугу? Зайдите в клуб консерваторов, расскажите собравшимся там все, что случилось, и передайте эту записку полковнику Уинвуду.
— С удовольствием, — ответил Вильсон.
После этого Поль обменялся рукопожатиями со всеми своими сотрудниками, поблагодарил их и, прося не провожать его, прошел к боковому выходу, где его ждал автомобиль. Огромная толпа стояла по обеим сторонам улицы, сдерживаемая полисменами. Знакомая хромая фигура вынырнула из темноты около двери, держа в руках шляпу, и Барней Биль хрипло прошептал:
— Желаю тебе удачи, сынок.
Поль взял старика за руку и подвел к автомобилю.
— Садитесь, — сказал он.
Барней Биль уперся:
— Нет, сынок, нет.
— Не в первый раз нам ехать вместе. Влезайте. Вы мне нужны.
Старик позволил увлечь себя в роскошный автомобиль, и Поль уселся вслед за ним. И, быть может, в первый раз в истории больших выборов победивший кандидат уехал после объявления результатов выборов в мертвом молчании, в сопровождении самого незначительного из своих избирателей. Но все в толпе обнажили головы.
21
— С ним случился удар вчера, ночью, — сказал вдруг Барней Биль.
Поль повернулся к нему:
— Почему же меня не известили?
— А разве ты помог бы ему?
— Понятно, нет!
— Мог ли ты сделать для него что-нибудь приятное?
— Меня должны были известить.
— Тебе предстояло достаточно неприятностей и помимо того, сынок!
— Это уж мое дело, — возразил Поль.
— Джен и я, будучи тоже ответственными, имели смелость, если можно так сказать, считать это также и нашим делом.