- Фил! Фил! Фил! Фил! Фил!
Сперва негромко, словно боясь, но с каждым следующим повторением все смелее и громче. На пятом девчонки подняли над головами плакаты, на шестом поймала себя на том, что громкость задаю я, а не кто-то другой, на десятом, когда уже начало казаться, что наше приветствие развалит здание аэропорта до самого основания, Фил вскинул вверх сжатый кулак, и мы разом стихли. Сотни глаз прикипели к своему кумиру, сотни сердец билось будто одно, а Фил не опуская руки о чем-то спросил Клейстера. Тот пожал плечами в ответ. Мистик, буквально через несколько секунд, сбросил на пол свой рюкзак и начал отбивать ритм, который мы подхватили не жалея ладоней.
На тех видео, что нам с девчонками прислал Клейстер, чернокожая пародия Фила никогда бы не догадалась сделать ничего подобного. Он просто махнул рукой, кому-то расписался маркером на футболке и уехал в лимузине по своим делам. Но то была пародия, а не наша Ванлавочка. Фил прикрыл глаза, покачивая ладонью, а потом выдал фристайлом ответную благодарность всем нам, приехавшим его встретить. И если до этого момента кто-то еще сомневался в том, что наш кумир лишь кажется простым парнем, чтобы таким образом выделиться среди сотен других рэпперов, то после мало кто смог бы его в этом упрекнуть. И в ответ на вновь вскинутый вверх кулак, мы подняли свои. Жест, ставший коронным для Фила. Жест, как никакой другой, показывавший его отношение к нам и наше к нему.
4. Тикающая бомба
Просыпаюсь до будильника от того, что на меня смотрит мама. Даже не открывая глаз могу сказать, что она стоит в дверях нашей с Дюшкой комнаты, скрестив руки на груди, и молча сверлит мою голову сквозь одеяло и подушку, которой я глушила звуки, проникающие внутрь двушки с картонными стенами. Каждый шаг по лестнице, каждый лязг открывающихся дверей лифта, попав в нашу квартиру, стократно усиливался и не давал спокойно спать. Раньше, когда мы жили вчетвером, так не было. Появилось после того, как ушел папа, и усилилось, когда Дюшка оставил ключи. Будто уходя они забрали с собой ряд кирпичей или слой бетона, и теперь можно услышать даже звук упавшего на лестничную площадку фантика. Тремя этажами ниже. И ещё этот мамин взгляд. Усталый после очередной ночной инвентаризации и злой из-за двух пакетов мусора, которые я собрала, выставила в коридор и забыла, выскочив на работу, на которую нельзя опаздывать.
- Мам, я выкину, - виновато бурчу, а сама завожусь от того, что в последние дни не высыпаюсь и сегодня, видимо, тоже.
Уснуть после такого пробуждения при всем желании не получится. Еще и мама принципиально не ляжет до тех пор, пока два пакета, притулившиеся к обувной полке в коридоре, не исчезнут в мусорном бачке.
- Мам, я же сказала, что выкину!
Повторяю, обреченно вздыхая и поднимаясь с кровати - не отстанет ведь. Сую ноги в тапки и шлепаю в ванную умываться под непрекращающееся немое осуждение в провожающем меня взгляде, которому без разницы одеяло, подушка, стена или дверь - прошибет, не заметив, и будет дальше сверлить голову.
Когда Дюшка жил здесь, было гораздо легче.
Все было совсем по-другому, пока не ушел папа.
И мама тоже была другой. Она не цеплялась к нам с Дюшкой по мелочам, а сейчас пакет с мусором выбешивал ее одним своим присутствием.
- Наведи порядок в своем свинарнике! - первая фраза с утра.
Она прилетает в спину, и я спешу завязать шнурки быстрее, чтобы не выпалить как хочу свинтить куда-нибудь - хоть в комнату общаги, - лишь бы не слышать этого гавканья. Кутаясь в куртку, иду с пакетами на улицу к мусорным бакам, грохаю их внутрь, чувствуя затылком взгляд провожающий этот всплеск.
- Вот накоплю ещё немного и свалю!
Шепчу себе под нос, будто мама может услышать, и топаю обратно, рыча на исчезнувшую из кармана пачку сигарет и зажигалку - снова ползала по карманам и забрала. Не потому, что курить в двадцать нельзя, а потому, что курил папа, и мы с Дюшкой повторяем его привычку. Которая раньше не бесила. Раньше все было совсем по-другому. Сейчас, с каждым новым днем, становится только хуже. И стены в квартире становятся тоньше.