— Мы победили французов, сэр! — кричит Джон. — Правь, Британия!
— Можешь намазать маслом тост для дяди, Эмилия? — Шарлотта подает ей ломтик хлеба на тарелке нормального размера.
Джон, победив врагов, торопится к нам. К моему удивлению, он устраивается на коленях Шарлотты, и я чувствую абсурдный укол ревности, что малыш не пришел ко мне. Она приглаживает милый хохолок у него на макушке. У меня тоже так торчали волосы, и моя мать тоже гладила их, как я Джона. Я совершенно уверен, что мой отец никогда не замечал, какие волосы у его детей.
Интересно, когда волосы Джона станут послушными и как долго он останется ребенком, которому хочется сидеть у кого-нибудь на коленях? Кажется, он растет с каждой минутой.
— Ты грустный, дядя Шад, — замечает Эмилия, вручая мне тарелку с тостом.
— Нет, просто меня тревожит, какой светской леди ты станешь.
— Нет, сэр, это только игра. Тетя Шад сделала мне бумажных кукол, сэр. Правда они замечательные?
— Действительно.
— Я сказала миссис Прайс, что дети могут приходить, когда я не принимаю визитеров, — говорит Шарлотта. Ее здравомыслие произвело на меня впечатление.
— Это очень мило с вашей стороны.
— Они развлекают меня. Мы хотели бы пойти в парк, когда не будет дождя, если миссис Прайс согласится.
— И посмотреть диких зверей в Тауэре, — говорит Джон. — Ты должен пойти, дядя Шад.
— Мы с леди Шад обсудим это. — Я доедаю тост и пью остывший чай из чашки размером с наперсток. — А теперь мы с леди Шад пойдем на конюшню.
— А мы можем пойти? — Джон спрыгивает с коленей Шарлотты. — Пожалуйста, сэр.
— В другой раз. Вам пора возвращаться домой. Шарлотта стряхивает крошки с детской одежды и велит детям собрать игрушки и обрезки бумаги.
Эмилия берет бумажных кукол, остатки газеты, которые могут пригодиться Сьюзен, и подталкивает брата, чтобы он поклонился. Потом оба убегают вниз.
— Спасибо, что развлекли моих детей.
— Не за что. — Шарлотта говорит вежливо, но не слишком дружелюбно. — Что с ними будет?
— Я планирую нанять для них наставника. Хочу, чтобы они выросли образованными.
Шарлотта кивает.
Шарлотта
Дети ушли, в комнате стало очень тихо. Интересно, предложит ли теперь Шад какое-то извинение за их существование, хотя, учитывая удовольствие, которое мы получили в их компании, это кажется довольно абсурдным. Он откашлялся.
Я жду.
Наконец я нарушаю тишину:
— Не думаю, что у вас хороший вкус в отношении любовниц. Она даже одета нехорошо.
— Меня не интересует миссис Перкинс, ни одетая, ни раздетая. — Шад нагибается, чтобы поднять с ковра солдатика. — Это игрушки моего детства, а до этого ими играл мой брат Фредерик.
— Вы тоскуете по брату? Это от него вы унаследовали титул?
— Почти каждый день мне напоминают о нем, — отвечает Шад. По его лицу видно, что он любил брата. — Мне следует поблагодарить вас за то, что развлекли детей. Вы совершенно не обязаны это делать. Это очень великодушно с вашей стороны.
— Я делала это не из великодушия. Мне понравилось их общество.
— Простите. — Он кланяется. — Пойдемте на конюшню. Идет дождь, поэтому мы пройдем через подсобные помещения.
Он посылает Робертса вперед, чтобы «очистить палубу», как я понимаю. Эта загадочная фраза означает, что он не хочет взаимной неловкости, если обнаружит, что персонал пренебрегает своими обязанностями. Так что нас приветствуют кухарка, служанки в опрятных передниках, лакеи в ливреях. Лица и руки у всех чистые, на кухонном столе нарезанный хлеб и мокрый след от кувшина с пивом. Видимо, мы помешали трапезе, и я жалею об этом.
Шад открывает черный ход. Мокрый от дождя конюшенный двор в беспорядке — «очистка палубы» на него не распространилась. В лужах среди булыжников плавает солома. Шад смотрит на мои ноги:
— Туфли помокнут.
— Я могу подняться наверх и… — Уух! Я задыхаюсь от неожиданности, поскольку Шад поднимает меня на руки.
— Боже мой, вы камнями питаетесь? — Он ногой открывает дверь и собирается спуститься по кирпичным ступеням во двор. — Обхватите меня за шею, я наверняка свалюсь, если вы будете пихать меня локтем в грудь.
Мне нравится, что он несет меня через двор, хотя я все время напоминаю себе, что незаконнорожденные потомки этого мужчины вторглись на мою свадьбу, а любовница явилась в дом на следующее утро после первой брачной ночи. Жалею, что мне трудно злиться на него, и приписываю это обаянию его детей, не говоря уже о его собственном обаянии во время брачной ночи. Я с неприличной дрожью задумываюсь, не собирается ли он соблазнить меня на сеновале, и надеюсь, что поблизости нет конюхов.
Когда Шад довольно скоро поставил меня на землю, одна моя нога угодила прямо в лужу. Сердито фыркнув от моей неуклюжести, он открывает дверь на конюшню.
— Надеюсь, вы любите верховую езду? — говорит он, вдруг встревожившись.
— Конечно, я…
— Я подумал, что мы можем выезжать вместе. Когда погода улучшится.
К моему удивлению, вид у него застенчивый и неуверенный. Шад указывает на денник:
— Я подумал, что вы могли бы… когда я вышел сегодня…
— Ох. — Я шагнула к кобыле, которая тянется к нам, дружелюбно обнюхивая мою руку и волосы. — Ах ты, красавица!
Открыв дверь стойла, я поглаживаю лоснящиеся бока и шею кобылы.
Шад следует за мной и похлопывает кобылу по крупу.
— Я велел конюхам как следует ее почистить, вид у нее был не лучший. Я немного тяжеловат для нее. Она для дам. Но я немного проехал на ней, у нее такой же мягкий характер, как…
— Шад. — Я переключаю внимание с лошади до него. — Прекратите болтать. Она красавица. Я люблю…
— Если она вам не подойдет, продавец заберет ее. Я…
Он стоит, опираясь локтем на круп кобылы, которая спокойно поворачивает голову, тем самым подталкивая меня к нему.
— У нее очень чувствительные губы, — продолжает он.
«Как и у тебя». Я кладу указательный палец на его губы и говорю:
— Спасибо.
Шад замирает. Он изумлен и возбужден (я теперь могу распознать это по изгибу его рта, прищуру глаз). Его губы двигаются под моим пальцем в поцелуе. Я боюсь, что от моей руки отдает лошадью, но он, кажется, не возражает.
— Я люблю… — снова говорю я, и голова у меня идет кругом, словно после бутылки шампанского. — Я люблю ее.
Его язык скользит по моему пальцу, и я прислоняюсь к кобыле, поскольку у меня начинают подгибаться колени.
Шад поворачивает мою руку ладонью вверх и целует.
— Это я должен благодарить вас, — продолжает он немного приглушенно. — В конце концов, она куплена на ваши средства, которые вы принесли в нашу семью. Так что по справедливости вы должны получить что-то, кроме карманных денег. Я хотел…
Меня охватывает замечательное и пугающее состояние желания и страха. Он поднимает голову:
— Почему…
— Что?
— Идет дождь. — Он качает головой.
— Да.
— Так что мы не можем ехать.
Я киваю. Мы оба, похоже, превращаемся в идиотов. Правду сказать, меня утешает, что я не одна в таком состояний. И я толком не понимаю, почему Шад благодарит меня. Если только за то, что я терпима к его былой неосмотрительности, то он ведь не оставил мне выбора. Кроме того, я люблю детей.
— Так что я подумал…
— Да? — Надеюсь, это прозвучало доброжелательно и ободряюще.
— Нам лучше остаться дома.
Что ж, это кажется вполне логичным. Кобыла, оценив уровень нашей глупости, похоже, уходит спать.
— Идем, — говорит Шад.
— Не думаю, что слугам понравится, что мы болтаемся у них на пути.
— Нет, наверх!
— Вы имеете в виду спальню?
Он отпускает мои руки и краснеет.
Шад краснеет!
Я взволнована.
Пиная сапогом солому, он бормочет:
— Простите, мэм, это крайне неразумное предложение. Боюсь, даже неприличное. Но когда я с вами, я вынужден… я не знаю…