Я заглядываю в спальню. Трое мужчин, растянувшись на кровати со стаканами и кувшином пива, оживленно говорят о политике. Они не обращают на меня внимания. Снизу доносится позвякивание дверного колокольчика. Я переодеваюсь в чистое платье (точнее, в более чистое) и спускаюсь встретить очередных визитеров.
Весь день я развлекаю гостей в гостиной, пока наверху продолжается попойка. Около четырех часов дня у Шада достает здравомыслия выпроводить Бирсфорда и Карстэрса из спальни, так что он может отдохнуть. Я объявляю, что никого сегодня больше не принимаю, и присоединяюсь к моему уставшему мужу.
Правду сказать, он не так обессилен, как я думала.
Блаженство. Все хорошо. Мы влюблены. Ничто не разрушит наше счастье.
Глава 16
Шарлотта
— Бритье дивная штука. — Шад, расставив ноги, стоит в гардеробной в специфической позе бреющегося мужчины и с любопытством строит гримасы зеркалу. Стряхнув пену с бритвы, он касается ею шеи.
Бетти, моя новая горничная, хихикает. Она хихикает по любому поводу, особенно если это касается Шада, и я подозреваю, что она немного влюблена в него.
— Кармин для губ, миледи?
— Миледи не нуждается в кармине, — отвечает Шад. — Я поцелую ее, чтобы окрасить ее губы в красный цвет. Это подойдет, Бетти?
— Сэр! — Я притворно изображаю шок, хотя в восторге от этой идеи.
Бетти хихикает.
— Какие чулки для миледи? С алой стрелкой? Или с золотой нитью?
— Я не знаю, Бетти. Сама выбери.
Правду сказать, я занята тем, что наблюдаю за Шадом. Нет ничего прекраснее, чем наблюдать за человеком, который, не зная, об этом, занимается обычными повседневными делами, особенно если этот человек ваш муж, и вы влюблены в него. Его манжеты расстегнуты, закатанные рукава открывают руки, я замечаю пару свежих шрамов после ветрянки и с гордостью думаю, что я единственная женщина, которая видит его таким.
Он наклоняется ополоснуть лицо, бриджи сзади натягиваются (и, конечно, они по моде облегают тело спереди самым восхитительным и откровенным образом).
Шад тянется за полотенцем, прячет в нем лицо, потом, словно почувствовав мой пристальный взгляд, поднимает глаза и улыбается. Он одобрительно наблюдает, как я надеваю чулки.
— Не уверен, что достаточно хорошо себя чувствую, чтобы посетить бал Бирсфордов, — вдумчиво говорит он.
Открыв флакон, он наливает на ладонь немного лосьона из гамамелиса и лимона и протирает свежевыбритое лицо.
— Чепуха. — Мы оба знаем, что он позже снимет с меня чулки. — Я хочу поехать. Это будет событие сезона. Но если вы чувствуете слабость, мы можем уехать пораньше, и когда вернемся домой, я велю подать вам кашу.
— Вы слишком добры, мэм. — Он умолкает и завязывает галстук. — Где мой жилет?
— На кровати. Приятно снова видеть ваше лицо, Шад.
Он проводит рукой по подбородку.
— Я выглядел как разбойник.
— Хуже. Как пятнистый разбойник.
Кивнув, он идет к кровати.
— Вы выглядите прелестно, Лотти, но поверх этого будет платье?
— Оно тоже на кровати, пожалуйста, осторожнее, Бетти потратила массу времени, отглаживая его.
Растянувшись на простынях, Шад тянется за газетой.
Бетти хватает платье раньше, чем он отпихивает его ногой, и надевает на меня. Я пробираюсь сквозь складки, платье трехслойное — шелк, газ и сетка — и украшено прекрасным золотым кружевом. Я боюсь что-нибудь повредить и не тороплюсь.
Вынырнув из складок, я замечаю, что поза Шада резко переменилась, покой сменился опасной настороженностью. Если бы он был собакой, то навострил бы уши. Бетти тоже чувствует это, она переводит взгляд с него на меня, потом прячется за меня, чтобы зашнуровать платье.
— Отошлите ее, — говорит Шад напряженным тоном.
Присев в реверансе, Бетти выбегает из комнаты, на ходу подхватив мое домашнее платье и чулки.
— Что случилось?
Он смотрит на меня, потом на газету в своей руке:
— Вас поймали, мадам.
— Что вы хотите этим сказать?
Он встает и протягивает газету. Указывает на абзац.
«Уединенные аллеи Воксхолла недавно стали свидетелями тайной встречи графа Б. и коротко стриженной леди Ш., чей поспешный брак с виконтом Ш. вызвал недоумение в свете. Краснея от не супружеских объятий, леди Ш. любезно сообщила вашему покорному слуге, что его сиятельство лечится от с-са. Многочисленные ночные феи и светские дамы, настаивая на своей непричастности к этому, несомненно, желают его сиятельству скорейшего выздоровления».
— Я сказала «ветрянка»! Клянусь! По крайней мере, думаю, что сказала… — Я затихаю, потрясенная тем, с каким презрением смотрит на меня Шад. — Это неправда.
— И вы не были на тайной прогулке с Бирсфордом?
— Он попросил меня пройтись. Я не сумела отказать ему.
— Понятно. — Он отбрасывает газету. — Вы все это время лгали мне?
— Шад, я люблю вас, а не Бирсфорда, и я никогда не лгала вам!
— Да уж. — Когда я протягиваю к нему руку, он отступает в сторону и надевает сюртук. — Не забудьте надеть драгоценности, мэм. Мы скоро едем.
Руки у меня дрожат, когда я достаю тяжелые фамильные украшения. Я вожусь с застежкой ожерелья и делаю несколько попыток вдеть в уши серьги. Шад тем временем разглядывает меня с холодным безразличием, словно я незнакомка.
— А ваша губа? Это его дело?
Я сказала Шаду, что никогда не лгала ему. Это не совсем верно, поскольку я обманула его, когда мы с Энн отправились навестить Эмму. Поэтому я говорю ему правду, глупо спотыкаясь в словах:
— Нет. То есть этого не случилось бы, если… Я на кого-то налетела.
Шад совершенно спокоен, но я чувствую, что его захлестнула волна ярости и он сдерживает ее колоссальным усилием воли.
— Вы считаете меня дураком, мадам? — Он делает шаг ко мне.
Я отрицательно качаю головой.
— Я была одна с Бирсфордом, потому что… потому что я узнала, что миссис Перкинс была его любовницей, и он боялся, что Энн подслушает и… — Я замолкаю, видя презрение на лице Шада. Он не верит мне.
Он наблюдает, как я надеваю золотые туфельки, продеваю запястье в шелковую петлю веера и украшаю прическу золотой лентой с шелковыми цветами. С безупречной вежливостью он надевает мне на плечи накидку.
У дверей спальни ждет Робертс с плащом хозяина, мы спускаемся вниз, выходим в сырой туман лондонского вечера и садимся в карету.
Шад молча смотрит в окно. Я беспомощно смотрю на него. Я знаю, что должно произойти, и не могу этого предотвратить. Мой брат предупреждал меня, но уже слишком поздно.
Я молю Бога, чтобы оживленное движение на улицах заставило нас вернуться домой, чтобы Бирсфорд схватил ветрянку, или мы сломали ось, или… но все бесполезно. Поразительно быстро мы добираемся до дома Бирсфордов. Элегантные гости высаживаются из карет, я замечаю, как Шиллинггоны поднимаются по ступеням к двери. Отпустив шлейф платья, поскольку уже ушла с грязной улицы, Мэрианн поворачивается и что-то говорит мужу.
Наш кучер ждет, пока стоявшая впереди карета отъедет, мы проезжаем вперед несколько ярдов и останавливаемся. Чтобы затянуть время, я уделяю большое внимание всяким мелочам. Наш лакей, сидевший на козлах с кучером, открывает дверцу кареты и опускает ступеньки. Шад встает, его лицо на мгновение оказывается рядом с моим, и я вдыхаю аромат лимона и гамамелиса, он под шелест шелка быстро выходит из кареты.
Он подает мне руку.
— Пожалуйста, позвольте мне объяснить, — шепчу я слишком, слишком поздно.
Шад никак не реагирует. Возможно, он не слышит меня.
Я вкладываю свою руку в его ладонь, приподнимаю юбки, чтобы защитить их от грязи, и выхожу из кареты.
Мы поднимаемся по каменным ступенькам, проходим между колоннами портика и входим в распахнутую парадную дверь. Наш лакей, забрав плащи, исчезает в глубине дома. Толпа гостей кружит в холле перед бальным залом. По словам Энн, это была огромная пещера, заплесневелая и пыльная, и пришлось потратить чертову уйму времени (разумеется, она никогда не употребляла такие выражения), чтобы навести чистоту. Она сказала мне, что управляющий Бирсфорда (дом достаточно большой и величественный, чтобы оправдать эту должность) нанял дополнительных лакеев. Но она убеждена, что это будет выглядеть роскошно, и, самое главное, у нее новое платье и она хочет, чтобы я его увидела. Как жаль, что сегодня не тот вечер, когда можно сосредоточиться на подобных пустяках!