Мне это кажется странным, но у меня нет другого выбора, кроме как доверять суждениям леди Ренбурн, и в присутствии молодых людей я снова пересказываю историю Энн.
— Так у этой кисейной барышни были коготки? — комментирует тетя Ренбурн. — Я так и думала. Уж слишком она хорошая, чтоб это было правдой, и этот болван Бирсфорд закрывает глаза на ее ошибки.
— Она мой друг!
— Сядьте, девочка. Выпейте еще кларета. Безусловно, это может повлечь большие неприятности. Но что, если тот молодой человек действительно любит ее, а она — его?
Я качаю головой:
— Для всех остальных, кто ее любит, она будет потеряна, а он может оказаться лжецом. Он уже поступил так однажды.
— Думаю, вы слишком хороши для нее. И совершенно верно поступили, что не сказали Шаду, поскольку это только усилит неприязнь между ним и Бирсфордом, а я предпочитаю видеть их друзьями. Кроме того, так мы куда больше развлечемся. Не стройте гримасу. Я должна подумать. — Она лениво перебирает шерсть лежащей у нее на коленях кошки и давит ногтями блоху. На меня от одного этого чесотка нападает. Молодые люди принимают новые живописные позы.
Леди Ренбурн говорит, как прорицательница-сивилла:
— Полагаю, у леди Энн есть горничная? У вас тоже? И они кузины? Тогда все просто. Велите своей горничной разузнать место встречи, мы перехватим беглецов и…
— Мы?
— Это меня очень развлечет, да и мальчики мало упражняются. На свежем воздухе, я имею в виду.
Я открываю рот, чтобы возразить. Мой план состоял в том, чтобы оказать давление на Энн, убедить ее отказаться от встречи с бывшим возлюбленным. Пока я не преуспела, и кому-то, вероятно, придется вмешаться в последний момент.
Но от мысли, что леди Ренбурн и компания щеголей заставят Энн увидеть безумие ее действий, я фыркаю от смеха, хотя Шад говорил, что его пожилая родственница обычно заставляет молодых женщин плакать. Возможно, она способна напугать Энн и вселить в нее крупицу здравого смысла.
— Полагаю, вы не знаете имя молодого шалопая? Это ничего не меняет, но я не слышала ничего скандального о леди Бирсфорд, — смеется леди Ренбурн. — Оглянуться не успеете, как мы снова запрем вашу Энн в клетку брака.
— А как же ребенок?
— Помилуйте, девочка, она скоро забеременеет от Бирсфорда, и этого будет достаточно, чтобы занять ее.
— Она любит свою дочь, мэм. Не думаю, что она согласится.
— Тогда она еще большая дура, чем я думала. — Старуха стукнула тростью в пол и смахнула бокал кларета с маленького столика, что стоял перед ней. Бокал покатился по полу и, в конце концов, стал игрушкой для кошек. — А теперь поиграем в карты. Ставка шиллинг. — Она наклоняется ко мне и шепчет: — Эти мальчики задолжали мне целое состояние. Они знают свое место.
Я энергично благодарю ее, но отклоняю предложение. Рука снова начинает болеть, и вдобавок я хочу видеть Шада.
Шад
Что-то тревожит мою девочку, и мне это совсем не нравится. Как не нравится и то, что она отказывается признавать свое беспокойство и отмахивается от него, как от боли в раненой руке. Рука заживает хорошо, без намека на лихорадку, Шарлотта проявляет в спальне большую ловкость и аппетит (как я ее люблю!).
Что-то назревает. Бетти щеголяет новыми кружевами на чепцах и носит отвратительное платье Шарлотты, из тех, что та надевала, пока не попала в руки моей сестры. Подозреваю, что на Бетти оно выглядит лучше, чем на моей жене. Наверняка тут замешана Энн, эта хорошенькая паучиха, плетущая сети обмана, поскольку Шарлотта сама не своя после ее визита. Я теперь совершенно уверен, что кто-то из детей в том доме в Камден-Таун — ребенок Энн, хотя у меня нет никаких доказательств.
Я замечаю также, что Джереми и Бетти обмениваются томными взглядами и улыбками, и постоянно натыкаюсь на них в странных местах, они улыбаются и смеются, только-только разняв объятия. Робертс подтверждает, что такое позорное поведение имеет место, и я посылаю за Джереми.
Он, шаркая ногами, входит в мой кабинет с таким видом, будто вот-вот развалится.
Робертс, скрестив на груди руки, встает позади меня и не произносит ни слова, грозный как туча.
Я напускаю на себя самый строгий вид, словно Джереми матрос, самовольно оставивший вахту. Крайне взволнованный, он спотыкается о собственные ноги. Я опасаюсь, что он завалится на мой стол, но большим усилием Джереми ухитряется удержать равновесие. Добрую минуту я пристально смотрю на него. Он переминается с ноги на ногу и облизывает губы.
— Ты знаешь, почему я послал за тобой, Джереми?
— Нет, сэр, не знаю. Простите, сэр. За все, что бы я ни сделал. — Бедный парень. Боюсь, он собирается выложить перечень своих проступков. Я не слишком уверен, что желаю слышать это, не хочу, чтобы он признался в чем-то, что повлечет за собой его увольнение. В конце концов, отлаженность домашнего хозяйства зависит от тонкого баланса того, что известно и не известно хозяевам и слугам.
— Что ж, Джереми, мы с мистером Робертсом очень довольны твоей работой.
Это застает парня врасплох. Он таращит на меня глаза.
— Но, — продолжаю я и умолкаю на добрых десять секунд, — кое-что меня тревожит.
Теперь он растерян, не зная, жду ли я признания или отговорки.
— Боюсь, это касается мисс Тилльярд.
К его чести, Джереми молчит.
— Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Сэр, — говорит он, — мои намерения в отношении мисс Тилльярд исключительно благородные.
— В самом деле?
— Да, милорд, но мы пока не можем позволить себе пожениться… Правду сказать, милорд, я не делал ей предложения, но уверен, что она согласится. Я знаю, что мы должны подождать, и… ох, милорд, я таких хорошеньких не видел, у нее такой мягкий нрав и…
Широкая глуповатая улыбка освещает его лицо, и я вопреки строгому настрою тронут. Однако есть дело, которое нужно довершить.
— Замечательно, но я могу уволить тебя, если внимание к мисс Тилльярд помешает твоей или ее работе.
— Можете, милорд, но я уверен, что этого не случится. — Он не развязен, у этого долговязого парня есть отвага. Но он закусывает губы, неуверенный, что произойдет дальше.
Я снова выдерживаю паузу, притворяясь, что читаю бумаги. Потом поднимаю глаза.
— У меня есть для тебя особенное поручение, Джереми.
— Да, милорд.
— Любые послания, которые получает или отправляет леди Шаддерли, должны сначала попадать ко мне, и если мисс Тилльярд поделится секретами относительно действий ее сиятельства, ты рассказываешь мне.
— Простите, милорд, но я не могу обмануть мисс Тилльярд. И леди Шаддерли, милорд, поскольку она всегда была добра ко мне.
— Уверен, ты найдешь способ успокоить свою совесть. Иначе… — Я заканчиваю пожатием плеч. Мне не нравится угрожать человеку, в чью честность я верю, но Джереми должен понять серьезность ситуации. Чтобы подсластить приманку, я добавляю: — Если ты преуспеешь, я готов вознаградить тебя, ведь ты собираешься жениться, и тебе нужен какой-то капитал.
В свою очередь, теперь надолго замолкает Джереми.
— Спасибо, милорд. Я буду стараться.
Мне не пришлось долго ждать. В понедельник утром, после того как я прочитал скучную переписку Шарлотты с портнихой и модисткой, Джереми приносит записку Шарлотты, адресованную леди Ренбурн, ни больше ни меньше. Памятуя вкус моей тетушки ко всякому озорству, я вскрываю записку и узнаю, что свидание запланировано сегодня на восемь часов вечера в «Белой лошади» на Пиккадилли. Я знаю эту гостиницу, более того — это постоялый двор. Что, черт возьми, Энн задумала на этот раз?
Когда Шарлотта небрежно упоминает, что днем собирается составить компанию матери и, вполне возможно, пообедает с ней, поскольку ей в последнее время очень одиноко, я хвалю ее за дочернюю почтительность. Я рекомендую, чтобы Джереми сопровождал ее, и Шарлотта весьма охотно И радостно соглашается. Боже мой, даже мои дети врут более убедительно! Я прохожу в классную комнату, где они занимаются, и слушаю, как они декламируют Шекспира.