— Пью ваше пиво. — Она не задумывается о том, что привлекает внимание посетителей, главным образом мужчин. Женщина в зале присматривается к ней как к конкурентке в сегодняшней работе. — Эмму сейчас отнимают от груди, и, как я сказала, с миссис Пайл расплатились. Мы должны найти для Эммы семью, в которой она будет жить, и у меня есть кое-какая идея.
— Простите. — Генри, поднявшись, бормочет что-то о свежем воздухе и оставляет нас.
— Вам не подобает здесь находиться, — говорю я жене, но Шарлотта не обращает внимания на мои слова.
Она смотрит вслед брату.
— Ему плохо?
— Он выпил слишком много пива. Так что ему нужно выйти.
— А-а…
— Что сейчас делает Энн?
— Она расстроена. Хочет вернуться домой к Бирсфорду. — Шарлотта берет кружку брата и пьет пиво.
— А своего ребенка оставит на нас?
— Почему нет? Мы можем помочь.
— У нас нет никаких обязательств, Шарлотта. — Но это символический протест, мы оба это знаем.
— Я подумала, что, если мистер и миссис Прайс возьмут ее, она будет расти с Джоном и Эмилией. Моя мать могла бы навещать ее, ведь Эмма ее первая внучка. И Энн тоже, когда будет заезжать к нам с визитом.
— И Генри, как я понимаю. Он предложил платить за нее.
— Конечно, но я сомневаюсь, что он это сделает.
— Значит, мы станем обманывать Бирсфорда? Вы это предлагаете?
Женщина из-за стойки подходит к нам с кувшином эля.
— Сэр, дамы желают, чтобы ваша приятельница ушла. Они боятся, что она сегодня вечером сорвет их дело.
— Она моя жена. — Я вручаю женщине соверен, и она наполняет наши кружки.
Шарлотта хмуро смотрит на меня, мне это начинает нравиться.
— Очень остроумно. Да, нам действительно придется обманывать Бирсфорда, если Энн не решится сказать ему правду. Думаете, Прайсы согласятся взять Эмму?
— Из почтения ко мне и если получат деньги, да. Миссис Прайс любит детей.
— Мы можем продать мою лошадь, если…
— Боже милостивый! Нет, Шарлотта. Вы же любите вашу кобылу.
— Да. И вас люблю тоже.
— И я люблю вас и поэтому должен сказать вам, что…
Она смотрит на меня поверх кружки, ее глаза сияют, и не только от алкоголя.
— Я знаю, что вы скажете. Вы скажете, что Энн меня недостойна, что она обманула меня и лгала мне. Я знаю, Шад. Но она мой друг, по крайней мере, была моим другом. Я тоже обманула вас и лгала вам ради нее, и я искренне сожалею, что причинила вам боль.
— Вы сами говорили, что любовь — рискованное дело.
Она кивает, и мы сидим молча, взявшись за руки. Возвращается Генри.
— Вы знаете, Шад, Шарлотте не надо здесь находиться. Шлюхам это не нравится. Они заключают пари, какова ее ставка и нужно ли им менять свои.
— Уверен, они их поднимут. Не волнуйтесь. Жена Цезаря вне подозрений, — с сомнительной логикой отвечаю я.
Генри выглядит смущенным. Я сообщаю о нашем с Шарлоттой варианте и предлагаю ему отвезти миссис Хейден и Эмму на одну ночь домой в сопровождении Джереми.
Вернувшись наверх, мы застаем леди Ренбурн за подготовкой к отъезду. Она понукает молодых людей, собирающих шали, флаконы с уксусом, карты, собственные рисунки и письменные приборы.
Джереми дремлет в кресле, Эмма спит у него на коленях, миссис Хейден рассматривает свой бокал с вином, Энн сидит рядом с ней и пьет чай. Она более собранна, но глаза у нее красные и опухшие. Есть в ней сомнение, которое она больше не прячет за сияющей маской красивой молодой графини. Мы сообщаем ей, что дом для ее ребенка найден, она благодарит нас и предлагает деньги, от которых я отказываюсь, хотя Шарлотта толкает меня в бок.
Я не хочу ехать в фаэтоне по ночным улицам, поэтому мы отправляем Джереми нанять карету, и, к моему облегчению, леди Ренбурн предлагает подвезти Энн домой. Я ужасно хочу остаться с Шарлоттой после тяжелых событий этой ночи.
Наконец, я с ней наедине. Она спит у меня на плече, карета везет нас домой. Шарлотта просыпается и потягивается, когда мы останавливаемся у дома.
— Я чертовски устала. Хотите ужинать?
Я качаю головой:
— Давайте ложиться спать.
Отпустив Робертса и Тилльярд, мы поднимаемся по лестнице. По стандартам света еще не поздно, но я сильно устал и Шарлотта все время зевает.
— Вы думаете, что я слишком много пью? — спрашивает она, зевнув так, что я испугался, что она погасит свечу, которую держит в руке. Сняв серьги, единственное ее украшение сегодня, Шарлотта бросает их на комод.
— По сравнению с вашей матерью — нет. — Я расстегиваю сюртук, распускаю галстук. Потом снимаю сапоги. Они грязные и облиты пивом. Что подумает обо мне Робертс, когда станет их чистить?
— Бедная мама. — Шарлотта макает зубную щетку в порошок. — Сегодня вечером я увидела в ней себя, Шад. Я могла бы кончить так же, но этого не произойдет, поскольку у меня есть вы.
— Нет, потому что вы — это вы. — Я распускаю шнуровку ее платья и смотрю, как оно скользит к ее ногам. Дальше следует корсет, с ним приходится повозиться.
Зевнув, Шарлотта чешет бок и наклоняется ополоснуть лицо. Когда я подталкиваю ее, чтобы тоже почистить зубы, она с ворчанием отходит к кровати. В зеркале я вижу, как она снимает чулки и бросает их на пол.
Скинув одежду, я ныряю под одеяло, пока Шарлотта надевает сорочку и наносит на лицо душистый лосьон. Скосив глаза на раненую руку, она, морщась от запаха, мажет ее мазью.
— Вы спите? — говорит она, ложась.
— Нет. Еще нет. Я люблю вас. — Я поворачиваюсь обнять ее, и она с легким вздохом прижимается головой к моему плечу. Ее короткие волосы щекочут меня. От нее пахнет табачным дымом и пивом, розовой водой, лечебной мазью и прежде всего ею самой — этот аромат успокаивает и возбуждает меня.
— Я тоже люблю вас, — бормочет она.
Она, как никто, знает меня, ей я могу сказать все. Есть только одно исключение: я никогда не передам ей злобных слов Энн, сказанных сегодня вечером. Что касается Шарлотты, подозреваю, она унесет в могилу тайну того, что случилось между ней и Бирсфордом в Воксхолле. Мы слишком ценим друг друга, чтобы вносить ненужное напряжение в тонкие струны, которые привязывают мужа к жене.
Я слушаю ночные звуки Лондона, крики стражников, шум уличного движения, перезвон церковных колоколов. Шарлотта отворачивается от меня и, закутавшись в одеяло, что-то бормочет и начинает издавать сопящие звуки, которые я не смею называть храпом. Я тоже засыпаю.