– Да? У нее были визитеры?
– Нет, милорд. Она велела отвечать, что ее нет дома.
Час от часу не легче! Я поднимаюсь по лестнице.
То, что я увидел, изумило меня.
Моя гостиная превратилась в детскую. Джон перед камином выстраивает в линию солдатиков, в которых мы с братом играли в детстве. Эмилия угощает чаем деревянную куклу и бумажных кукол, вырезанных из газеты. Неудивительно, что Робертс раздражен, он считает прочитанную мной газету своей собственностью.
В центре этой семейной сцены леди Шаддерли, сидя на ковре, поджаривает в камине хлеб. Вид у нее довольный, словно она искренне рада детским играм и как-то ухитряется одновременно участвовать в чаепитии и войне.
При моем появлении Эмилия поднимается и делает реверанс, Джон подбегает ко мне:
– Дядя Шад, мы так здорово играем! Посмотри, какое у меня сражение!
– Выпьете чаю, сэр? – Эмилия тянет меня за руку. – Тетя Шад сделает тебе тост, если хочешь.
– Вы должны сказать «пожалуйста», дядя.
Тетя Шад смотрит на меня с вежливой улыбкой:
– Садитесь, сэр.
Она наливает чай в миниатюрную чашечку из набора, который я подарил Эмилии на прошлый день рождения, я кланяюсь бумажным куклам и сажусь на пол рядом с ними.
– Я вижу, снова идет дождь, сэр? – Эмилия вручает мне чашку с блюдцем. – Мы говорили о погоде. Тетя Шад говорит, что именно об этом принято говорить во время визитов.
По другую сторону камина пушечное ядро из грецкого ореха сбивает отряды солдатиков.
– Мы победили французов, сэр! – кричит Джон. – Правь, Британия!
– Можешь намазать маслом тост для дяди, Эмилия? – Шарлотта подает ей ломтик хлеба на тарелке нормального размера.
Джон, победив врагов, торопится к нам. К моему удивлению, он устраивается на коленях Шарлотты, и я чувствую абсурдный укол ревности, что малыш не пришел ко мне. Она приглаживает милый хохолок у него на макушке. У меня тоже так торчали волосы, и моя мать тоже гладила их, как я Джона. Я совершенно уверен, что мой отец никогда не замечал, какие волосы у его детей.
Интересно, когда волосы Джона станут послушными и как долго он останется ребенком, которому хочется сидеть у кого-нибудь на коленях? Кажется, он растет с каждой минутой.
– Ты грустный, дядя Шад, – замечает Эмилия, вручая мне тарелку с тостом.
– Нет, просто меня тревожит, какой светской леди ты станешь.
– Нет, сэр, это только игра. Тетя Шад сделала мне бумажных кукол, сэр. Правда они замечательные?
– Действительно.
– Я сказала миссис Прайс, что дети могут приходить, когда я не принимаю визитеров, – говорит Шарлотта. Ее здравомыслие произвело на меня впечатление.
– Это очень мило с вашей стороны.
– Они развлекают меня. Мы хотели бы пойти в парк, когда не будет дождя, если миссис Прайс согласится.
– И посмотреть диких зверей в Тауэре, – говорит Джон. – Ты должен пойти, дядя Шад.
– Мы с леди Шад обсудим это. – Я доедаю тост и пью остывший чай из чашки размером с наперсток. – А теперь мы с леди Шад пойдем на конюшню.
– А мы можем пойти? – Джон спрыгивает с коленей Шарлотты. – Пожалуйста, сэр.
– В другой раз. Вам пора возвращаться домой. Шарлотта стряхивает крошки с детской одежды и велит детям собрать игрушки и обрезки бумаги.
Эмилия берет бумажных кукол, остатки газеты, которые могут пригодиться Сьюзен, и подталкивает брата, чтобы он поклонился. Потом оба убегают вниз.
– Спасибо, что развлекли моих детей.
– Не за что. – Шарлотта говорит вежливо, но не слишком дружелюбно. – Что с ними будет?
– Я планирую нанять для них наставника. Хочу, чтобы они выросли образованными.
Шарлотта кивает.
Шарлотта
Дети ушли, в комнате стало очень тихо. Интересно, предложит ли теперь Шад какое-то извинение за их существование, хотя, учитывая удовольствие, которое мы получили в их компании, это кажется довольно абсурдным. Он откашлялся.
Я жду.
Наконец я нарушаю тишину:
– Не думаю, что у вас хороший вкус в отношении любовниц. Она даже одета нехорошо.
– Меня не интересует миссис Перкинс, ни одетая, ни раздетая. – Шад нагибается, чтобы поднять с ковра солдатика. – Это игрушки моего детства, а до этого ими играл мой брат Фредерик.
– Вы тоскуете по брату? Это от него вы унаследовали титул?
– Почти каждый день мне напоминают о нем, – отвечает Шад. По его лицу видно, что он любил брата. – Мне следует поблагодарить вас за то, что развлекли детей. Вы совершенно не обязаны это делать. Это очень великодушно с вашей стороны.
– Я делала это не из великодушия. Мне понравилось их общество.
– Простите. – Он кланяется. – Пойдемте на конюшню. Идет дождь, поэтому мы пройдем через подсобные помещения.
Он посылает Робертса вперед, чтобы «очистить палубу», как я понимаю. Эта загадочная фраза означает, что он не хочет взаимной неловкости, если обнаружит, что персонал пренебрегает своими обязанностями. Так что нас приветствуют кухарка, служанки в опрятных передниках, лакеи в ливреях. Лица и руки у всех чистые, на кухонном столе нарезанный хлеб и мокрый след от кувшина с пивом. Видимо, мы помешали трапезе, и я жалею об этом.
Шад открывает черный ход. Мокрый от дождя конюшенный двор в беспорядке – «очистка палубы» на него не распространилась. В лужах среди булыжников плавает солома. Шад смотрит на мои ноги:
– Туфли помокнут.
– Я могу подняться наверх и... – Уух! Я задыхаюсь от неожиданности, поскольку Шад поднимает меня на руки.
– Боже мой, вы камнями питаетесь? – Он ногой открывает дверь и собирается спуститься по кирпичным ступеням во двор. – Обхватите меня за шею, я наверняка свалюсь, если вы будете пихать меня локтем в грудь.
Мне нравится, что он несет меня через двор, хотя я все время напоминаю себе, что незаконнорожденные потомки этого мужчины вторглись на мою свадьбу, а любовница явилась в дом на следующее утро после первой брачной ночи. Жалею, что мне трудно злиться на него, и приписываю это обаянию его детей, не говоря уже о его собственном обаянии во время брачной ночи. Я с неприличной дрожью задумываюсь, не собирается ли он соблазнить меня на сеновале, и надеюсь, что поблизости нет конюхов.
Когда Шад довольно скоро поставил меня на землю, одна моя нога угодила прямо в лужу. Сердито фыркнув от моей неуклюжести, он открывает дверь на конюшню.
– Надеюсь, вы любите верховую езду? – говорит он, вдруг встревожившись.
– Конечно, я...
– Я подумал, что мы можем выезжать вместе. Когда погода улучшится:
К моему удивлению, вид у него застенчивый и неуверенный. Шад указывает на денник:
– Я подумал, что вы могли бы... когда я вышел сегодня...
– Ох. – Я шагнула к кобыле, которая тянется к нам, дружелюбно обнюхивая мою руку и волосы. – Ах ты, красавица!
Открыв дверь стойла, я поглаживаю лоснящиеся бока и шею кобылы.
Шад следует за мной и похлопывает кобылу по крупу.
– Я велел конюхам как следует ее почистить, вид у нее был не лучший. Я немного тяжеловат для нее. Она для дам. Но я немного проехал на ней, у нее такой же мягкий характер, как...
– Шад. – Я переключаю внимание с лошади до него. – Прекратите болтать. Она красавица. Я люблю...
– Если она вам не подойдет, продавец заберет ее. Я...
Он стоит, опираясь локтем на круп кобылы, которая спокойно поворачивает голову, тем самым подталкивая меня к нему.
– У нее очень чувствительные губы, – продолжает он.
«Как и у тебя». Я кладу указательный палец на его губы и говорю:
– Спасибо.
Шад замирает. Он изумлен и возбужден (я теперь могу распознать это по изгибу его рта, прищуру глаз). Его губы двигаются под моим пальцем в поцелуе. Я боюсь, что от моей руки отдает лошадью, но он, кажется, не возражает.
– Я люблю... – снова говорю я, и голова у меня идет кругом, словно после бутылки шампанского. – Я люблю ее.
Его язык скользит по моему пальцу, и я прислоняюсь к кобыле, поскольку у меня начинают подгибаться колени.