– Знаю. Подожди, ты держишь рисунок вверх ногами, хотя все зависит от того, где ты находишься.
– Я не уверен... – Бирсфорд качает головой. – Я должен выучить это наизусть.
– Ты действительно думаешь, что Энн обрадуется, если ты явишься к ней в постель с картой?
Он тщательно складывает мой рисунок и прячет в карман:
– Она не позволяет мне оставлять горящие свечи.
Шарлотта
После признания Энн я совершенно растеряна. Я бы с удовольствием проехалась верхом, чтобы проветрить голову, но хотя дождь теперь не такой сильный, земля мокрая и скользкая, кроме того, сначала я обещала поехать с Шадом. Энн уезжает, облегченная признанием, улыбающаяся, возбужденная перспективой нашей предполагаемой поездки. Сегодня пятница, и от Энн ждут исполнения супружеских обязанностей, но потом ей предстоит двухдневный отпуск.
Сверху я слышу два юных голоса, повторяющих уроки, это возвращает меня к моим школьным годам. Свободная спальня превращена в импровизированную классную комнату. Заглянув в дверь, я вижу за столом Эмилию и Джона, перед ними раскрытые книги. Сьюзен Прайс что-то шьет у камина.
Эмилия, похоже, взяла на себя обязанности учителя и сейчас подводит восхитительно краткий итог правления Генриха VIII.
– Он был самым злым королем, – говорит она. – У него было много жен, некоторые из них тоже были очень злые, и ему пришлось их казнить, но он основал англиканскую церковь, так что все было хорошо.
Я не хочу прерывать урок, поэтому бреду в свою спальню и переодеваюсь, стараясь не обращать внимания на Уидерс. Пока я обдумываю, как провести остаток дня, приносят записки и приглашения.
Во-первых, записка от миссис Шиллингтон, которая приглашает меня составить ей компанию во время дневных визитов; записка от Шада, он сообщает, что проведет день с Бирсфордом и, вероятно, вернется поздно; записка от Энн, которая, должно быть, получила такое же известие от своего мужа и приглашает меня пообедать с ней.
Раздраженная, что мой туалет не подходит для визитов, я снова переодеваюсь. К тому времени, когда я снова спускаюсь вниз, серебряный поднос в холле переполнен приглашениями, а Робертс открывает дверь перед миссис Шиллингтон.
– Дорогая! – Она берет мои руки в свои. – Брак явно пошел вам на пользу. Вы потрясающе выглядите.
– Думаю, дело в платье.
– Чепуха! Мне не терпится послушать свежие сплетни, моя дочь приболела, и я пару дней не выезжала, но теперь она носится по дому, как юный дикарь, думаю, ей лучше, хотя она все еще покрыта ужасными пятнами. Ну, кого мы навестим сначала?
– Я должна посетить родителей. – Надеюсь, в моем голосе достаточно энтузиазма.
– Конечно! – Она улыбается, словно я сделала самое заманчивое предложение в мире. Ее хорошее настроение передается мне, и я уже не так боюсь навестить родственников и даже жду этого. Надеюсь только, что моя мать не слишком часто обращалась за помощью к бутылке кордиала.
Мэрианн нежно пожимает мне руку, и мы садимся в ее карету.
– Потом мы заедем в шляпный магазин, – замечает она, и я с внутренним стоном вспоминаю чудище, которое подарила мне Энн. Поскольку это подарок моей лучшей подруги, шляпу хоть раз придется надеть, но после этого я отдам ее Уидерс, которая, вероятно, продаст ее, и слава Богу.
Когда мы входим в гостиную матери, я замечаю, что приобретен еще один модный предмет мебели – стол с мраморной столешницей (думаю, это раскрашенное дерево) и позолоченными когтистыми ножками. Я не знаю, что хуже: отвратительная новизна этого стола или антикварный мрак мебели Шада, которая теперь принадлежит и мне.
– Шарлотта, миссис Шиллингтон! – возглашает с дивана мама. – Вы застали меня в самом плачевном состоянии. И только потому, что ты моя единственная дочь, и я не видела тебя со дня твоего бракосочетания, я поднимаюсь с ложа болезни.
Меня подмывает сказать, что она прекрасно выглядит, но вместо этого я бормочу сожаление, что ей нехорошо.
Взмахнув носовым платком, она, словно неумелый фокусник, вытаскивает из корсажа письмо:
– Прочитай это ужасное послание.
Я бросаю на Мэрианн извиняющийся взгляд. Письмо от Генри, оно не из тех, какими хочется делиться с гостями, поэтому я не стала читать его вслух.
Мэрианн с улыбкой объявляет, что, поскольку моя мать нездорова, она возьмет на себя труд разливать чай и сама пошлет лакея за кипятком.
Я разворачиваю письмо Генри и нахожу чудовищные ошибки, зачеркивания, путаные мысли и общую пустоту. У него ужасный почерк, и мне потребовалось некоторое время, чтобы добраться до конца. Как обычно, длинный пересказ неудачных событий и неожиданных расходов заканчивается просьбой авансом выслать содержание за следующий квартал, поскольку это обычная причина писем Генри. Я не удивлена. Однако в письме есть еще кое-что и другое.
– О! Какие замечательные новости! – восклицаю я. И объясняю Мэрианн: – Мой брат Генри, который со своим полком в Ливерпуле, собирается жениться.
Мать стонет:
– Мы даже не знаем девушку. Она из простолюдинов.
Прошло не так много лет с тех пор, как наша семья поднялась в приличное общество от торговли (со стороны матери) и конюшни, сдающей внаем лошадей (со стороны отца), так что на меня это не произвело впечатления.
– И так далеко, – с обычным пафосом жалуется мать.
– Я уверена, что мисс Клэр Дитеринг чудесная девушка, как пишет Генри. – Кроме того, женившись, мой братец ограничится тем, что сделает несчастной одну женщину, а не многих.
– Мое дитя должно принести себя на брачный алтарь ради золота! – Осушив стакан кордиала, мать обессилено падает на диван.
А я думаю, что Генри пора опустошать чужие карманы, а не карманы отца, но невежливо так говорить. Я совершенно уверена, что Генри не рассматривает предстоящий брак как жертву.
Тут в гостиную входят мой отец и Джордж, довольно грязные, и громким разговором заглушают причитания матери.
– Просто расцвела! – Отец звучно целует меня в щеку. – Прошу извинить, миссис Шиллингтон, вы так тихи, что я едва вас заметил. Наша девочка выглядит как бриллиант чистой воды, правда, дорогая?
Мама обмахивается, но усилие слишком велико для нее, веер падает на пол.
Джордж поднимает веер и энергично орудует им.
– Поднимайтесь, мэм. Нам следует отпраздновать помолвку Генри. Что скажешь насчет небольшой попойки, Шарлотта?
Я начинаю думать, что крепкий алкоголь может улучшить атмосферу в гостиной, но бормочу, что нам с миссис Шиллингтон еще нужно нанести много визитов. Так что мы сбегаем, и я с облегчением вдыхаю дымный лондонский воздух.
Мы отправляемся к леди Гортензии Ренбурн, крашеной старой ведьме, с которой я познакомилась в день нашей с Шадом помолвки, вернее, в тот день, когда я вынудила его обручиться со мной. В ее гостиной полно кошек и разодетых молодых людей с влажными глазами и тщательно завитыми локонами. Дама на свой манер явно знаменита: молодые люди ловят каждое ее слово и, похоже, благодарны за любое оскорбление.
Кошка вспрыгивает мне на колени и довольно мурлычет.
– Вижу, вы Клеопатре понравились, – говорит тетя Ренбурн. – Том, покажи, что Клеопатра с тобой сделала.
Молодой человек любезно отворачивает бархатную манжету, демонстрируя многочисленные царапины.
– Символы любви! – взвизгивает тетя Ренбурн. – Теперь мы выпьем кларету. Джонни! Чертов мальчишка, где он? Ты будешь наливать. Я не стану беспокоить лакеев, они чистят серебро. Итак, милочка, сообщите нам новости. Я слышала, что вы с Шадом отвергаете город, чтобы ворковать дома. Крайне немодно, вы пожалеете об этом.
– Полагаю, ваша светлость в добром здравии, – комментирует Мэрианн, вынимая из бокала кошачью шерсть.
– Я у врат смерти, милая. – Тетя Ренбурн, обладающая стойким иммунитетом к светской беседе, отпивает глоток и рыгает. – Этот лук меня погубит.
Теперь Фрэнсис сыграет нам на спинете. Никаких новомодных иностранных штучек, он сыграет нам Плейфорда.