Один из молодых людей прогоняет с инструмента кошек и вытирает клавиши носовым платком. Спинет древний, как и его хозяйка, расстроен, и у него не хватает нескольких клавиш. Тетя Ренбурн слушает с восхищением, энергично постукивая в такт музыке тростью из черного дерева, и иногда подпевает.
– Шад уже нашел себе любовницу? – ни к селу, ни к городу кричит она на всю комнату.
– Думаю, нет, – отвечаю я.
– Найдет. А что вы думаете о бастардах?
– Очаровательные дети, – отвечаю я.
Она встает, сбросив с коленей парочку кошек, и хромает за ширму в углу комнаты, где, как я подозреваю, находится горшок.
Один из разодетых молодых людей вставляет замечание о погоде. Джонни подливает всем кларет, Фрэнсис и спинет продолжают мучить Плейфорда. Том стряхивает с себя модную летаргию, чтобы выразить восхищение моей прической.
Тетя Ренбурн появляется из-за ширмы. Добрых полчаса она развлекает нас повествованием о пороках, разложении и развращенности, охвативших практически каждое родовитое семейство в Англии. Даже Мэрианн озадачена, узнав о неосмотрительности юного лорда Л. со своим камердинером, сестрой камердинера, двумя офицерами и несчастным козлом.
– Им пришлось полностью заменить обои! – заключает тетя Ренбурн.
– О Боже, посмотрите, сколько времени! – Мэрианн поднимается. – Это было восхитительно, тетя. К сожалению, теперь мы должны вас оставить.
– Хорошо. Скажите вашему мужу, чтобы заехал ко мне. Да не ваш, Мэрианн, он скучный. Теперь можете ехать, и мы поболтаем о вас.
– А мы поговорим о вас, мадам. – Я не могу удержаться от прощального выстрела.
– Возможно, вы ему подходите, – кудахчет тетя Ренбурн. – Всего хорошего.
– Вы ей понравились, – говорит Мэрианн, когда мы садимся в карету. – Ей скучно с подхалимами и подпевалами. И она совершенно права, Шад действительно вас любит.
Я задумываюсь над тем, как можно это определить, и что Шад сказал ей обо мне, но мы уже останавливаемся у дома миссис Гарранд, которая оказалась полной противоположностью тете Ренбурн.
– Она кузина моей матери, – объясняет Мэрианн. – И очень отличается от моей дорогой матушки, но они были ближайшими подругами, так что мы должны нанести визит. Жаль, что я мало ее люблю.
Дом классически правилен, все в совершенной симметрии, даже миссис Гарранд вытянулась в струнку между двумя дочерьми. Гостиная столь же холодна, как хозяйка.
Дочери уставились на меня с едва скрываемой враждебностью. Миссис Гарранд с вызовом высказывается о погоде, словно кто-то из нас осмелился отрицать, что в последнее время шел дождь.
Мы соглашаемся, что погода действительно отвратительна.
Миссис Гарранд рассказывает нам об успехе дочерей на недавнем балу. Сидеть здесь – это все равно, что оказаться замурованным в куске льда. После обмена вежливыми фразами мы сбегаем.
– Какая ужасная женщина, – резюмирую я, когда мы оказываемся далеко от этого дома.
– Она воображала, что Шад женится на одной из ее дочерей, – отвечает Мэрианн. – Я очень рада, что он выбрал вас.
– Спасибо, – бормочу я.
Правду сказать, я начинаю чувствовать себя своего рода передвижной выставкой, на которой леди и джентльмены хотят увидеть молодую жену виконта Шаддерли, найденную в глубине Эссекса и привезенную всем в назидание. Я с большим облегчением заканчиваю визиты в доме Бирсфорда, где собираюсь пообедать с Энн.
Мэрианн прощается, взяв с меня обещание вскоре проехаться по магазинам, и Энн тащит меня наверх показать новые наряды. Ее горничная, в противоположностьУидерс, застенчивая мышка, откладывает рукоделие и, сделав реверанс, удирает из спальни, когда мы входим.
На кровати лежит платье из великолепного бледно-розового атласа с серебряной сеткой.
– Думаю надеть его сегодня вечером, – говорит Энн.
– Оно замечательное, но если мы с тобой будем обедать вдвоем, тебе не нужно переодеваться.
– Нет-нет, после! – восклицает моя подруга. – Мы удивим наших мужей в театре, потому что именно туда они собираются. Бирсфорд недавно заезжал переодеться к вечеру.
– Тогда мне лучше поехать домой и...
– Не нужно! – Энн роется в шкафу и вытаскивает другое платье. – Возьми это. Твои туфли вполне подойдут, и мы сделаем тебе головной убор.
– Ну, я... я не знаю. Я всегда думала, что только определенного сорта женщины ездят в театр без сопровождения. Не уверена...
– Не глупи! – кипятится Энн. – Ты же теперь принадлежишь к светскому обществу. Это будет грандиозная шутка. Подожди, вот так будет еще лучше. – Порывшись в ящике, она вытаскивает маски.
– Думаешь, это сделает нас более респектабельными? – Я беру темно-синюю маску с серебряными блестками. Она прекрасно подойдет к платью из синего атласа, которое Энн выбрала для меня. Разглаживая рукой платье, я решаю сделать себе наряд из точно такой же ткани. – Энн, я выше тебя. Платье замечательное, но, боюсь, оно будет слишком коротко и наверняка тесно в груди.
– Нет, оно вполне подойдет. Мне оно немного длинно, я собиралась сказать горничной, чтобы она его подшила. И можно зашнуровать тебя потуже.
Меня не оставляет дурное предчувствие.
Но я буду с Энн, и она так счастлива, что у меня недостает отваги отвергнуть ее план.
Энн вытаскивает тонкий шелковый шарф, белый, затканный серебром, повязывает вокруг моей головы и украшает брошью. Потом туго зашнуровывает мой корсет, я едва могу дышать, грудь неприлично поднимается над вырезом. Мне нужно быть осторожной и не поворачиваться слишком быстро, иначе бюст вывалится из платья. Хотя, думаю, Шаду это понравится.
Мы обедаем – из-за тугой шнуровки я ем меньше обычного, – пьем много шампанского и к тому времени, когда в карете Энн отправляемся в театр, обе весьма веселы.
– Наши мужья так удивятся, – говорит Энн, когда, отдав накидки сопровождающему нас лакею, мы входим в театр. – Это станет для них уроком. В следующий раз они не захотят оставлять жен на целый день.
– Надеюсь, что они по-хорошему удивятся. – Я поправляю маску и снова поражаюсь Энн – она так ждала две ночи, которые проведет без внимания мужа, и так жаждет его общества днем!
Пьеса уже началась, мы подходим к ложам. Несколько прогуливающихся там женщин, завидев нас, останавливаются и окидывают нас оценивающими взглядами. Как и двое модно одетых молодых людей, один из которых подносит к глазам лорнет. Посовещавшись, они направляются к нам.
– Энн! – Я тяну ее за руку. – Разве ты не видишь этих женщин?
– А что с ними?
Я поражена ее наивностью. Неужели она не видит того, что вижу я? Эти женщины – платья у них чуть короче обычного, а декольте значительно ниже, некоторые в масках – поглядывают на нас как на конкуренток.
– Энн, это шлюхи.
– Правда? Ты так думаешь? – Моя подруга с любопытством разглядывает их, как интересную картину. – Ты наверняка ошибаешься.
Я втаскиваю ее в ложу Бирсфорда прежде, чем пара молодых оболтусов успевает подойти к нам.
– Очень глупая затея!
К моему разочарованию, ложа пуста. Усевшись, мы не долго смотрим на сцену – там мало интересного – и на публику, что куда более занимательно.
– Бирсфорд! – Энн машет кому-то в ложе напротив. Ее лицо вытягивается, когда зрители в ложе, а это миссис Гарранд с дочерьми и Бирсфорд, отводят взгляды.
– Сними маску, дурочка! – С какой стати я согласилась на эту нелепую авантюру?
– Конечно! – Энн снимает маску, и на сей раз Бирсфорд, который уже поднялся (наверняка он хочет выяснить, почему две девицы легкого поведения вторглись в его ложу), машет в ответ, на его лице улыбка искренней радости. – Побудь здесь, Шарлотта. Я вернусь через минуту.
Она выбегает, оставив меня одну.
Шад
В театре у меня нет никакого желания выражать свое почтение миссис Гарранд и ее чрезвычайно утомительным дочерям, и я позволяю Бирсфорду одному навестить их. Я рад, что к моему другу вернулось обычное веселое расположение духа, он прошел со мной за кулисы, где шутил с актрисами с куда большим энтузиазмом, чем я.