Еще больше тревожит меня то, что актрисы за кулисами не произвели на меня никакого впечатления, а красавица в маске мгновенно зажгла мою кровь, но она оказалась моей женой.
Размышляя об этом, я устраиваюсь на диване (твердом, узком и скрипучем) в своем кабинете, где приказал Робертсу постелить, и рассматриваю маску, которую сунул в карман сюртука. Тревожные мысли вертятся у меня в голове. Шарлотта собиралась изменить мне с Бирсфордом, а его жена стала невольной заложницей в их игре?
Нет, я не могу в это поверить, увидев сегодня вечером явную привязанность между Энн и Бирсфордом. Его смущенное признание о равнодушии жены в спальне свидетельствует, что его интересует только одна женщина – Энн. Иначе, почему он столь беспокоился из-за ее неприветливости?
Боюсь, я мало ему помог.
Я верчу в руках маску. И снова думаю о Шарлотте в театре: поблескивающий серебром шарф на голове, соблазнительный шелест платья, грудь, словно жемчуг, мерцавшая в тусклом свете.
Две двери – в гардеробную и в спальню – разделяют нас. Два куска красного дерева, две агатовые ручки, два медных замка. Несколько шагов, которые я бы мог сделать за секунды. Шарлотта лежит без сна и ждет меня?
Я думаю о том, что могу войти в комнату и смотреть, как Шарлотта снимает свою противную ночную рубашку (портновский эквивалент твердого красного дерева). Как поднимает руки, чтобы завязать маску. Ее кожа таинственно мерцает в огоньках свечей. Она...
Довольно!
Я знаю, что, скорее всего, моя разъяренная жена закуталась в одеяло (она имеет такую привычку) и крепко спит, время от времени издавая звук, не совсем похожий на храп.
Я устраиваюсь на узкой постели и готовлюсь к долгой ночи в одиночестве.
В воскресенье мы встретились за завтраком. Мы убийственно вежливы друг с другом. Затем мы отправляемся в церковь, где являем собой картину супружеского счастья, не сверхнежного, но очень фешенебельного.
Шарлотта
Погода к понедельнику, наконец, прояснилась, и мы с Энн, обменявшись с утра записками, договариваемся, что сначала я пошлю карету к ее дому. Я боюсь, что, если Энн приедет сюда, Шад может запретить поездку.
Я мну в руке последнюю записку Энн, когда в маленькую столовую, где я завтракаю, входит Шад. Я от огорчения не могу на него смотреть, но замечаю, что у него темные круги под глазами и усталый вид. Мне бы радоваться, что он, как и я, провел бессонную ночь, но чувствую только печаль.
Он смотрит на меня с глубоким подозрением:
– От кого это?
Не суйте свой нос в чужие дела, сэр, и, кстати, доброе утро, хочется мне сказать, но вместо этого я честно отвечаю:
– От Энн.
И бросаю записку в камин прежде, чем Шад требует показать ее.
– Так и я поверил. Как вижу, вы считаете необходимым уничтожить улику.
– Ошибаетесь. А что, вы хотели пустить бумагу на папильотки?
– Очень смешно. И что вы собираетесь делать сегодня, мэм?
– Я хотела бы навестить старую служанку которая живет в Камден-Таун, сэр. – Я отрепетировала эту фразу перед зеркалом. И невинно хлопаю ресницами. Плохая я лгунья. – Я могу взять карету?
– Камден-Таун? Приятное место. Возможно, мне следует сопровождать вас? – Он многозначительно смотрит на чайник.
Если бы я собиралась навестить старую служанку, то скорее взяла бы с собой чучело огородное, чем Шада. Я игнорирую его молчаливую просьбу налить ему чаю.
– Это очень любезно с вашей стороны, сэр, но мы будем говорить исключительно о женских проблемах. Она недавно родила.
– Вы сказали, что она старая, – атакует он.
– Старая в смысле бывшая служанка.
– Весьма убедительно, – бормочет Шад и наливает себе чай. Немного кипятка и много заварки. Он отодвигает чашку. – В таком случае вам нужно ехать одной. Я попрошу Робертса узнать, есть ли у экономки питательное желе или что-нибудь в этом роде, что вы сможете взять с собой.
– О, пожалуйста, не беспокойтесь, сэр.
– Уверяю вас, тут нет никакого беспокойства. – Он с отвращением смотрит на свой чай.
– Я велю принести кипяток, – говорю я страдальческим тоном, будто мне предстоит покорить несколько горных вершин.
– Не стоит. Я попрошу Робертса подать мне эль. Я буду в клубе. Весь день, – подчеркнуто добавляет он.
– Хорошо, сэр.
– Желаю вам доброго дня, мэм.
Он кланяется, я приседаю в реверансе, он уезжает. Слава Богу.
Шад
Она никудышная лгунья, и все мои подозрения подтвердились.
Когда я вошел, она бросила в камин записку – явный признак вины. А когда притворился, что верю ее нелепому рассказу о старой или бывшей служанке, на ее лице отобразилось чувство облегчения. Если бы у меня не так болела голова, я бы нашел еще несколько дыр в ее истории, но я очень устал.
Получив от Робертса порцию отвара от головной боли, я немного поболтал с ним в кладовой о всякой чепухе: о видах на урожай, о том, сколько мы еще останемся в городе, а потом со зла попросил его снабдить ее сиятельство какими-нибудь деликатесами, подходящими для молодой матери, и он отправляется поговорить с экономкой.
Я выясняю, что Уидерс было велено передать распоряжения ее сиятельства кучеру. Мои худшие подозрения подтвердились, карета сначала отправится в дом Бирсфорда.
Так что это правда. Я надеялся, что ее возлюбленный не Бирсфорд, даже теперь я не могу поверить, что это он. Верхом на лошади я жду в переулке напротив дома, подняв воротник и надвинув на глаза шляпу. Моросит мелкий дождь. Весь мир сегодня серый, холодный и печальный.
На ступеньках появляется Шарлотта с корзиной в руках. Нервная и взволнованная, она бежит к подъезжающей карете. Шторки задвинуты.
Я жду, пока карета отъедет, потом даю лошади шпоры. Я узнаю правду.
Шарлотта
– Что у тебя в корзине? – спрашивает Энн. – О, мясное желе и чай? Ты никому не сказала? – Она задыхается и так бледнеет, что я опасаюсь, что она упадет в обморок.
– Нет, конечно, нет. Я сказала, что собираюсь навестить старую служанку, у которой ребенок.
– Это слишком близко к правде.
Мне хочется сказать ей «не глупи», но Энн просто комок нервов, я похлопываю ее по руке и говорю, что все будет хорошо.
Я с нетерпением ждала возможности провести время с Энн, но она крайне взволнована, и мне приходится ее успокаивать. Я даже надеялась, что смогу спросить у нее совета, как мне помириться с моим рассерженным и обиженным мужем. Вместо этого я беру ее за руку и болтаю о пустяках, заставляю рассказать о вчерашнем спектакле, рассказываю о своем визите к леди Ренбурн. Энн слабо улыбается и спрашивает, как я себя чувствую после столь неожиданного отъезда из театра.
– Я думаю, хорошо, – краснеет она. – Шад воспламенился при твоем появлении. Ты прекрасно выглядела. Я полагаю, что он не предъявил к тебе чрезмерных требований?
Если бы...
– О, Шарлотта, – шепчет она, – ты могла сказать ему, что тебе нездоровится. – Ее лицо вытягивается. – Я отдохнула две минувшие ночи, поскольку вчера было воскресенье, как жаль, что сегодня вечером Бирсфорда одолеет любовная горячка. Скажи мне, Шарлотта, о чем ты думаешь, когда... когда... ну, ты понимаешь... чтобы отвлечься от того, что он делает?
–Я ни о чем конкретном не думаю, – отвечаю я.
– Хотела бы я быть таким стоиком, как ты.
– Не понимаю я этого, – поколебавшись, отвечаю я. – Вы с Бирсфордом любите и обожаете друг друга, хотя... Скажи, с отцом твоего ребенка было то же самое?
– Он был совершенным джентльменом, – ставит меня в тупик своим ответом подруга.
– Как же, совершенный джентльмен! – Поверить не могу. – Ведь он совратил и бросил тебя. Ох, Энн, дорогая, пожалуйста, не плачь. Прости. Я не хотела задеть твои чувства.