– Я ищу джентльмена, который сопровождал эту леди.
– Его здесь нет, – снова говорю я. – Зачем мне приезжать сюда с Бирсфордом?
– Попридержите язык.
– Сэр, вы ошибаетесь, – говорит миссис Пайл. Шад снова осматривает комнату и видит дверь, за которой недавно исчезла Энн. В миг рапира вновь выхвачена, ножны-трость летят на пол, Шад пинком распахивает дверь.
Энн верещит в комнате, наверняка той, где обычно лежат клиентки миссис Пайл.
– Что, черт возьми, вы делаете здесь, леди Бирсфорд?
Энн спасает ситуацию. Она плачет, красиво и беспомощно, и Шад смущенно подает ей носовой платок, пытаясь спрятать за спиной рапиру.
– Вы совершаете ужасную ошибку, – рыдает Энн. – Мы приехали только затем, чтобы повидать мою старую служанку миссис Пайл.
– Я думал, она служанка Шарлотты.
– Она была нашей служанкой в провинции, когда Энн впервые посетила нас, мы тогда были девочками, – объясняю я.
–Да, милорд. Потом я вышла замуж, и бедный Пайл пошел в солдаты, оставив меня с младенцем на руках, так что теперь я забочусь о детях других, – говорит миссис Пайл, прикладывая к груди второго ребенка.
– Я вижу. Замечательно. – Шад, похоже, ошеломлен демонстрацией материнства и детской суетой вокруг него. Судя по всему, он пытается определить возраст детей и восстановить хронологию, и, боюсь, математическое несоответствие нас погубит. – Но как я понял, вы недавно родили?
– Господь забрал у меня моего ангелочка, милорд. – Миссис Пайл поправляет платье и вытирает слезы передником.
Насколько я понимаю, ее слезы настоящие. Подхватив младенца одной рукой, она забирает у меня Эмму, давая мне возможность осмотреть испачканные юбки.
Малыш тем временем рискованно карабкается со стула на стол к заварному чайнику. К моему удивлению, Шад успевает первым и, потянув ребенка за одежду, ставит его на пол.
Энн с сияющими на ресницах слезами (как она это делает? она порой очень раздражает) разливает чай, и все мы садимся за стол, включая Шада. Малыш явно испытывает к нему симпатию и, сидя у него на коленях, стучит ложкой по столу.
Миссис Пайл немного выпрямляется.
– Надеюсь, маленький Том не беспокоит его сиятельство.
– Ничуть, мадам. Я очень люблю детей.
Шад не добавляет «вареных» или «жареных», стало быть, он оправился от припадка безумия. С какой стати он решил, что Бирсфорд объект моих симпатий? Бирсфорд, которого я едва знаю и пытаюсь любить только ради Энн?
Энн, сидя напротив меня, кивает на дверь, ведущую в сад за домом, намекая, что хочет посетить надворную постройку, но яростно мотает головой, когда я привстаю, чтобы проводить ее. Она многозначительно указывает глазами на Шада и миссис Пайл (оба увлечены беседой о возрасте, в котором дети начинают говорить, Шад, конечно, вспоминает «племянницу» и «племянника»). Я понимаю Энн. Если Шад задаст какой-нибудь существенный вопрос, кто-то должен повернуть беседу в безопасное русло.
После возвращения Энн я тоже совершаю прогулку в сад, в маленькое укрытие, увитое розами, которые совсем не маскируют запах.
Шад поднимается, когда я возвращаюсь в дом.
– Нам пора в Лондон, – объявляет он. – Спасибо за гостеприимство, миссис Пайл, и мои извинения за... гм... вторжение. Дамы, прошу.
Энн с тоской смотрит на Эмму. Я знаю, что она очень хочет поцеловать девочку.
Поэтому я подхожу и целую ее в мягкую щечку, Энн делает то же самое. Потом я целую липкую мордашку Тома. Он от застенчивости прячет лицо в сюртук Шада.
Шад гладит его по голове и открывает перед нами дверь. Карета ждет, сзади привязана лошадь Шада.
Он подсаживает меня и Энн в карету. Энн мечется, и я настаиваю, чтобы она села по ходу движения. Шад садится рядом со мной напротив нее.
– Как вы узнали, где мы? – спрашиваю я. Он пожимает плечами:
– Я следовал за каретой. Я приехал бы раньше, но Шеба на въезде в деревню потеряла подкову, на постоялом дворе я встретил Мэтью и Джеймса. Они сказали, где вы.
– И вы думали?.. – Но я не могу говорить об этом, когда Энн сидит напротив меня. С тех пор как Шад утихомирился, она постоянно бросает на меня укоризненные взгляды. Знаю, она подозревает, что я сказала ему, куда мы поехали, и, хуже того, возможно, теперь решила, что я испытываю симпатию к ее мужу. Но откуда у Шада эта идея? Я не разбрасываю повсюду носовые платки с вышитой земляникой, как Дездемона. Я едва разговариваю с Бирсфордом, и то только по необходимости; вспомнив, что сегодня вечером мы обедаем с Энн и ее мужем, я едва не застонала от досады и расстройства. Я предвижу вечер, полный словесных ловушек (Шад), укоризненных взглядов (Энн) и, самое худшее, глуповатой жизнерадостности (Бирсфорд).
Шад зевает и закрывает глаза. Его голова резко падает мне на плечо, я вздрагиваю, но он крепко спит.
Энн смотрит в окно. Она не хочет разговаривать со мной, и я обижена, что она так и не поблагодарила меня за организацию этой злосчастной поездки. К тому же мое платье, возможно, безнадежно испорчено (я упрекаю себя за меркантильность, но это платье мне нравится).
Карета покачивается и подпрыгивает. Голова Шада скатывается с моего плеча на грудь, потом он кладет голову мне на колени. Я уверена, что всего несколько дней назад это привело бы к непристойностям, если бы мы были одни.
– Скверно пахнет, – бормочет он.
– Это из-за ребенка.
– Я другого и не предполагал.
Голова у него горячая. Я кладу руку ему на лоб.
– Вам нездоровится, Шад?
Он отталкивает мою руку, чешет затылок, сбив галстук, и снова засыпает.
Энн вытаскивает из сумочки вышивку. Я в полном восхищении. При таких обстоятельствах, даже в карете с прекрасными рессорами, мои навыки в шитье ждало бы суровое испытание. Я наверняка пришила бы рукоделие к своей юбке.
– Ты в порядке? – шепчу я ей.
– Вполне.
– Я сожалею о... – Я киваю вниз на спящего у меня на коленях мужа, который горит огнем. Несмотря на мой гнев и печаль, я чувствую к нему странную нежность.
– О, он настоящий герой, – бормочет Энн с легкой иронией. – Защищал свое доброе имя.
Я смотрю вниз. Шад спит.
– Энн, уверяю тебя, между мной и Бирсфордом никогда ничего не было. Не знаю, почему Шад так думает. Возможно, потому, что я была в вашей ложе одна и в маске.
– Ах да. – Она не встревожилась, чему я рада. – Бирсфорд сказал, что это грандиозная шутка.
– Я думаю, он нездоров.
– Бирсфорд?
– Шад.
– Думаешь, он сошел с ума? Это вполне вероятно.
– Нет! – Хотя, может, немного и сошел. – Думаю, у него лихорадка.
– Надеюсь, он не заразный? – строит гримаску Энн. – Не хочу пропустить вечеринку у леди Алвинг в среду. – Она смотрит на меня. – У тебя что-то на лице.
– Где?
– На щеке. Позволь мне. – Подавшись вперед, она трет мне щеку своим изящным носовым платком. – Это, должно быть, из-за чумазого мальчишки.
– Которого я поцеловала ради тебя...
– Шшш! – Энн смотрит на Шада. Он не двигается.
– Он довольно милый ребенок. Эмма будет такой же через несколько месяцев, когда научится ходить.
– Нет, не будет! – Игла втыкается в ткань. – Что ты наденешь сегодня вечером?
– Сомневаюсь, что мы приедем, если Шад нездоров.
Энн кивает и делает какой-то сложный стежок. Прислонившись головой к окну, я мечтаю, чтобы эта несчастная поездка скорее закончилась.
Шад
– Проснитесь.
Что за наглость. Даже если появилось французское судно, такая фамильярность непростительна. Кровать качается подо мной. Море бурное.
– Шад, проснитесь. Мы дома.
А, теперь я вспомнил! Я в карете, и Шарлотта трясет меня за плечо.
Я выпрямляюсь, смущенный тем, что заснул у нее на коленях, хотя по сравнению с остальными воспоминаниями об этом дне это не так плохо, как размахивать рапирой в комнате, полной женщин и детей. Я все еще сомневаюсь, что визит был столь невинен, как уверяли меня Шарлотта и Энн. Все это меня смущает.