Обеспечив себе выживание, малышка стала существовать только ради удовольствия. Она знала, что ей нужно. Я даже завидовала: в свои тридцать лет я еще не понимала, чего хочу. Вдобавок к этому знанию Леа обладала огромной энергией.
Абсолютно бескомпромиссная, она выражала свои желания напрямую, даже не называя их. Она также решила, что если хочешь что-то получить, надо биться, рыдать и вопить до икоты, пока не добьешься своего. После она впадала в блаженное отупение. Как только я доставляла ей желаемое, дочь отшвыривала меня, словно использованную салфетку. Она постоянно меня унижала. Сначала малышка льстила мне, заставляя поверить, что я ей нужна, поскольку я была ее кормилицей. Когда она опустошала меня, то затихала в сытом оцепенении — без малейшего знака благодарности. Я была ее рабыней, она — моей госпожой.
Читая Винникотта, я узнала, что мать умеет распознавать разновидности плача своего ребенка. Всего их существует семь, и означают они следующее: голод, требование сменить пеленки, потребность в утешении, усталость, тревога, боль, желание спать. Что до меня, я ничего не различала. Я пыталась ее понять, но она оставалась для меня загадкой.
Оставалось только смириться со своей участью. Все время — кроме того, когда я кормила грудью, пеленала или спала, — занимала уборка. Я освобождала гостиную от раскиданных повсюду игрушек, молочных бутылочек и использованных подгузников.
Я боролась со всевозможными компаниями: «Франс Телеком», которая отказывалась приезжать под предлогом, что в Марэ негде припарковаться: «Ашаном», который отказывался доставлять покупки на дом из-за того, что мы живем на четвертом этаже в доме без лифта; «Дарти», откуда вообще никто не приходил без всякого объяснения причин…
Поскольку нам все-таки нужно было обставить четыре комнаты нового обиталища, я брала ребенка на руки (от складной прогулочной коляски «Плико» пришлось отказаться, потому что ее так ни разу и не удалось ни разложить толком, ни сложить) и отправлялась в BHV[16]. Там я целый час ходила с ребенком, вцепившимся в меня, словно коала, от одного продавца к другому в ожидании, когда же до меня снизойдут, чтобы обслужить. Мне нужна была всего лишь кровать, но, кажется, никто не хотел мне ее продать. Консультанты то были заняты, то уходили на обед, то не могли предложить ничего подходящего. То, что могло бы вызвать просто легкую досаду в обычной жизни рядовой парижанки, становилось совершенно невыносимым при наличии ребенка на руках. Я становилась все более напряженной, нервной, раздражительной.
Что касается отношения к отцу — оно было другим. Поскольку он ее не кормил, то воспринимался как бесплатное приложение и был эпизодичным персонажем.
Николя теперь тоже изменился. После переезда мы постоянно говорили о деньгах, бюджете, ребенке и обо всем, что связанно с ним: «Совель Наталь», обустройство детской… Эти разговоры отразились на нем: Николя решил больше работать и быть экономнее. Он даже подумывал о том, чтобы сменить работу, приняв недавно сделанное ему какой-то юридической конторой предложение. Куда подевался тот бунтарь, который лихо оседлывал своего стального коня и говорил, что будет заниматься лишь тем ремеслом, к которому испытывает настоящую страсть? Что могло побудить его отправляться на работу рано утром? Он уходил все раньше, возвращался все позже, назначал многочисленные встречи, виделся с клиентами, подсчитывал предварительные затраты и искал рынки сбыта для того, что отныне называл не иначе как «своим товаром». С «искусством для искусства» было покончено. Он уходил рано утром и возвращался поздно вечером, усталый. Как только Николя переступал порог дома, я вручала ему ребенка и мгновенно засыпала, порой не обменявшись с ним ни словом.
15
Через каждые два дня я с ребенком на руках отправлялась на сеанс перинеальной реабилитации. Руководствуясь в первую очередь практическими соображениями, вначале я выбрала кинезитерапевта поближе к дому. Врач приняла меня в одной из комнат небольшой квартиры, служившей кабинетом, и, не прекращая говорить по телефону, подала мне знак раздеться. Потом она положила трубку, вручила мне какой-то предмет, сильно смахивающий на вибратор, дала журнал для развлечения и снова вернулась к телефонным разговорам. Это было некое подобие зонда с натянутым на него презервативом, который вводился в промежность. Прибор с заранее заданными частотой и интенсивностью вызывал сокращения матки. Такая искусственная стимуляция была необходима для укрепления ослабленных мышц. Через пятнадцать минут кинезитерапевт закончила болтать по телефону и объявила, что сеанс окончен.