Как же ты не понимаешь? От надежды отказаться сложнее всего. Ты сам готов был за неё убить. Но всё равно я желаю тебе только самого хорошего. Надеюсь, ты найдёшь своё счастье.
Как только его фигурка скрывается на горизонте, я запираю все замки в доме, все двери и окна. Меня окружают только звенящая пустота и жужжание ламп над головой. Опять.
Неделя прошла с отъезда Андрея. Ожидание уже стало моим привычным состоянием. Да и когда было иначе. Семнадцать лет назад? Но «привычно» не значит «естественно». Я плыву в этом домике, как на космической станции, сквозь безвоздушную тьму. Дни напролёт я составляю хронологию изменений волн электроэнцефалографий. Пустой кабальный труд, но чем ещё заняться в этой глуши? Только коротать время за архивированием альфа-бета-гамма-чёрт-знает-чего-ещё-ритмов.
Всё это время я разговариваю с доктором. Не знаю о чём. Что-то пустое. Описываю погоду, рассказываю о своих бесполезных днях в институте, делюсь наблюдениями о людях. Неважно, слышит он меня или нет, но иногда в ответ на звук моего голоса в волнах всё же проскальзывают изменения – или, может, мне только мерещится. Наверное, если я сойду с ума, я и не замечу. Сплю я, конечно, тут же, на кушетке. Рядом со столом. От этого побаливает спина, но, говорят, иногда спать на твёрдом даже полезно.
Какие прогнозы?.. Да вообще никаких. Нет во всём мире такой базы, чтобы делать предположения. Только ждать. И надеяться.
– Ну что, как твоё ничего? – спрашиваю я доктора, вытирая шваброй полы под тумбой. – Проснуться ты, конечно, сегодня не планируешь?.. Ну-ну, отоспись тогда. А то бессмертному после смерти не получится… Представляешь, с Андреем ведь подрались! – хмыкаю я, болтая тряпкой в ведре. – Не заметил?.. Ну как подрались. Он меня убить пытался. Дурак. Но вообще-то он прав… Таких, как я, убивать надо. Упрямых. Даже если ни сейчас ты не очнёшься, ни через год, да хоть ни через сто лет – я не сдамся. И в этом ты виноват, – укоризненно тычу я в него пальцем. – Ты страшно передо мной виноват. Ты хоть знаешь это? Знаешь? Потому что заставил меня поверить, что я – особенное существо.
Я горько улыбаюсь, нервно зачёсываю волосы от лица.
– Как часто ты мне это говорил: «Ближе к богам, чем к людям!» Слова ты подбирал отменно!.. И зачем ты мне это говорил, а? Чтобы с людьми мне не было места? Чтобы… Чтобы после тебя дома у меня нигде не было? Вот ты хитрая сволочь, – усмехаюсь. – Это из-за тебя мне так плохо теперь! Потому что ты всё делал так, как нужно тебе! И меня так же создал, собрал. Обжёг, как глиняную фигурку. Какую надо тебе! Показал мне, как должно быть. Показал, что смерть – это насилие, хаос. Уродство. И никто вокруг этого не понимает! И всё мне чуждо здесь. А я домой хочу, понимаешь? – звенит голос. – А как мне туда попасть? Да без тебя никак! Так что мне тебя придётся вернуть, и неважно, могу я это или нет! Потому что я скучаю!
Я опускаюсь на стул, опираясь о швабру, как о посох.
– И разве это справедливо?.. Не-ет, – качаю я головой, – ты о справедливости никогда и не заботился. Даже если тебя нет рядом, ты здесь сидишь, – касаюсь я своего виска. – Всё, что я делаю, я делаю потому, что ты мне так говоришь. Я в тебя превращаюсь, – с печальной дребезжащей улыбкой говорю я. – Ты меня своей верой отравил, что нет никаких «нельзя» и «невозможно». Что разум волен подчинять себе природу. А хуже веры вируса нет. Ну так вот и докажи, что нет ничего невозможного! – упрямо произношу я. – Вернись!.. Просто вернись. Пожалуйста.
Я устало горблюсь, роняю голову. Тёмный душный вечер. Форточка открыта. Гаснет зелёный горизонт над лесополосой. На свет из окна летит мошкара и оседает на москитной сетке. Стучится бражник. Измотанное жарой небо даёт трещину, доносится вначале шелест воды по траве, и вот по крыше барабанит дождь. Я проваливаюсь в свои мысли, слушая щёлканье капель по подоконнику, будто птица цокает клювом…
Операционную озаряет лиловый всполох молнии, всё ближе с полей подползает далёкий рокот июльской грозы. И вдруг я вижу, как дрожат его веки.
Я замираю, даже дышать боюсь. Показалось? Нет. Монитор ЭЭГ? Активность! Я резко поднимаюсь и кидаюсь к доктору. Всё моё внимание сосредоточивается на его лице. Какие-то бесконечные секунды я смотрю на тонкую синеватую кожу век. Он открывает глаза, вначале щурится на свет, и его взгляд долго не может ни на чём сфокусироваться, блуждает в пустоте. И вот – останавливается на моём лице, постепенно собирается, будто ловит мой образ. Я слежу за тем, как в глазах словно зажигается свет, как побежали волны электроимпульсов… Он узнаёт меня. Узнаёт! Это он!