Теперь меня уже не остановить: почти каждое проветривание у меня появляются новые листочки. Моя непревзойдённая коллекция. Они похожи и одновременно совсем-совсем разные! Более кругленький я зову Ноль, самый разлапистый – Восемь, а самый тоненький и треугольный – Один.
– Это ещё что такое?! – доносится из комнаты разъярённый крик старика.
Все мои внутренности вмиг холодеют. Я застываю, будто меня окатили ледяной водой. Я обычно ухожу из палаты, пока Николай хозяйничает, чтобы лишний раз его не нервировать, и сижу на подоконнике с горшочным растением. И тут до меня доходит: да он же зашёл в комнату со сменным постельным бельём!
Николай выбегает из дверей, несётся ко мне, и уже отсюда я чувствую его опаляюще-душную злобу. Скатываюсь с подоконника на пол и закрываю голову руками. Старик хватает меня за ухо и тащит в палату.
– Откуда это у тебя?! – Он тычет пальцем в выволоченные из-под матраса ошмётки аккуратно засушенных листочков.
Как же варварски он с ними обошёлся, остались только пыль и черешки! Самое дорогое, что у меня было! Неужели он вредит всему, чего касается?!
– Как только наглости хватило?! Как ручонки-то дорвались?! – Он всё таскает и таскает меня за ухо. – У-ух, бестолочь!
Я захожусь плачем. Очень хочется как-то оправдаться, но сопли текут, заливая носоглотку. Чувствую, как надувается и пульсирует скрученное пальцами ухо, а старик всё выкрикивает свои злые слова, зовёт меня мразью и сволочью, тянет и тянет. Кажется, будто ухо сейчас раскрошится, как мои листочки. Ну неужели это такое жуткое преступление?
– Что тут происходит? – слышу я прохладный, спокойный голос, от которого внутри сразу поднимается надежда и вместе с тем страшный стыд, что он меня за столько дней впервые застал именно так.
Я замираю, только грудная клетка рвано вздымается с уродливыми всхлипами. Старик наконец отпускает моё ухо, и я хлопаюсь на пол, на ворох простыней. Я поднимаю глаза и вижу склонившегося надо мной доктора. К лицу и шее приливает жар.
– А вы поглядите, чего творит! – Николай хапает с перекладины кровати останки погубленных листьев и машет ими в воздухе как свидетельствами страшного злодеяния. – На окна лазает, виноград дерёт, гадина! И как-то ж ума хватило!
И тут лицо доктора впервые на моей памяти озаряется хоть лёгкой и почти незаметной, но улыбкой. Он переводит взгляд на меня, и я стыдливо опускаю голову.
– «Ума хватило», – повторяет он. – Как забираешься? С помощью тумбочки?
Я неуверенно киваю, будто идея была не моя. А затем он носком ботинка выдвигает из-под кровати ящик с кубиками и опрокидывает на пол. Деревянные грани гремят о плитку.
– Покажи, как ты составляешь слова, – просит он. – Сможешь написать «дом»?
О, легко! Я потихоньку успокаиваюсь и, размазывая сопли по лицу, придвигаюсь ближе к горе деревяшек. Без труда нахожу нужные буквы, выставляю их в необходимом порядке – Д-О-М, – широко улыбаюсь и смотрю на доктора, надеясь на одобрение. Его лицо, однако, вновь становится бесстрастным. Он просит меня написать ещё всякое: «свет», «дерево», «окно», даже «Николай», на что старик недовольно фырчит.
– Хорошо, – кивает мне доктор. – Раз так, то пора начинать уроки. – И он выходит из палаты.
С того дня мне стало доступно ещё одно прежде незнакомое помещение – «классная комната». Она оказалась светлой, воздушной, с доской на стене, со столом возле неё, с бумагой, красками, пластилином, с книжной полкой (хоть и застеклённой и закрытой на ключ, туда лезть мне было нельзя) и настоящей партой!
Теперь мне разрешено ходить сюда, когда я захочу. Доктор дал мне несколько книг: иллюстрированный букварь, цветной, как праздник; учебник математики и сказки. Они были невероятно красивые, каждую страницу украшали рисунки, и сразу же у меня возникла целая куча вопросов.
Неужели на этих иллюстрациях тоже люди? И получается, людей много? А они все как доктор или как Николай? Или как я? Доктор только посмеялся. «Нет, – сказал он, – людей в мире очень-очень много. Их миллиарды». – «Миллиарды?» – мне было неизвестно такое число. «Это когда десять умножают на десять девять раз подряд. Это называется “степень” – десять в девятой степени».
Пока что мне было тяжело посчитать на пальцах, но всё равно поначалу показалось, что это совсем немного, – если я постараюсь, то смогу. Тогда доктор рассказал мне историю про мудреца, индийского короля, рис и шахматы, расчертив доску на шестьдесят четыре клетки. Ничего себе, какими, оказывается, огромными бывают числа! И сама мысль о том, что в мире так много людей, одновременно и пугала, и восхищала меня. Но на вопрос, встречу ли я их, доктор туманно ответил: «Время покажет».