— Я доволен вами, Мэзон, — вы вполне оправдали мое доверие. Я буду ходатайствовать о вас. А сейчас предстоит лишь небольшая, хотя и довольно неприятная формальность — ваша очная ставка с Лесли и другими.
Мэзон опустил голову и несколько минут молчал, разглаживая пальцами латку на матросских брюках.
— Что ж, если это необходимо, я готов.
Притт взял телефонную трубку и вызвал комендатуру тюрьмы.
— Пришлите немедленно Лесли, Джонсона, Шефера, Ван-Буга, Эрмана, Мустирка, Шанто… Что?! Час назад я прислал за ними солдат морской пехоты? Вы пьяны, дежурный. Пусть к телефону подойдет комендант.
С мертвенно бледным лицом Притт выслушал сообщение о том, что главные обвиняемые по делу «Медузы» только что бежали вместе с неведомыми «солдатами морской пехоты». Их следы пока нигде не обнаружены.
Осторожно, словно стеклянную, Притт положил на место телефонную трубку и подошел к Мэзону медленным шагом лунатика. В сиявших, совсем изменивших выражение глазах матроса он прочел все. Следователь в своей практике применял разные способы допросов. Не брезговал он и «третьей степенью», после которой человека выносили замертво. Но сейчас Притт ни о чем не думал. В молодости он очень успешно занимался боксом, и им владело только одно нестерпимое желание — нанести Мэзону по нижней челюсти удар, ломающий шейные позвонки…
Матрос отлетел в угол комнаты и недвижно растянулся на полу. Но отсутствие постоянной практики у Притта сказалось: юноша был жив.
Военный суд на Паранаве работал со скоростью автоматических ножниц для металла. Председатель сначала наклонился к члену суда направо, потом налево, словно нажимая кнопки управления, и жизнь Мэзона мгновенно оказалась разрезанной на две неравные части — до и после приговора.
Мэзона поместили в маленький каменный амбар с толстыми, как у крепости, стенами.
Окна в амбаре не было, и только в две узкие прорези у крыши юноша видел небо.
Еще на «Медузе» Мэзон научился трудному искусству заставлять себя не думать о том, что напрасно терзает душу, чего все равно нельзя исправить. Главное — ни на одну секунду не выпускать путеводной нити, за которую ты успел ухватиться, прежде чем тобой завладел водоворот мучительных мыслей. Сейчас такой нитью для Мэзона были воспоминания о недавнем прошлом, которое он старался воскресить так, словно все происходило только вчера…
Мэзон вспомнил свою первую встречу с Лесли, вместе с которым и шестью другими матросами они организовали пожар «Медузы». Ах, этот шутник и весельчак Лесли! Как он, наверно, смеялся бы, если бы история со следователем Приттом не стоила головы Мэзона!
Пять выстрелов под окном дома, где производился допрос, были сигналом, что все товарищи Мэзона выведены из тюрьмы. Тогда надо было как можно дольше задержать Притта, чтобы он не позвонил в тюрьму, пока завершалась рискованная операция. В это время матросы добирались до безопасного пункта. Единственным средством для этого могло послужить сообща подготовленное «искреннее» признание. В этом признании все должно быть правдой, безукоризненной правдой, кроме роли самого Мэзона или другого матроса, первым вызванного Приттом. Только правда и могла обмануть хитрого, как бес, Притта. Участь всех восьми матросов все равно была решена заранее: расстрел. Они знали это…
— Выходи!
Туго натянутая нить воспоминаний оборвалась. Озноб пробежал по телу Мэзона. Он не думал, что это «выходи» раздастся так скоро.
Мэзон вышел из амбара, вздохнул всей грудью и, прощаясь, посмотрел в ту сторону неба, которую он видел из своей тюрьмы. Одинокая зеленая ракета, пронесшаяся невдалеке и тотчас погасшая, сделала темноту еще мрачнее. Но за короткое мгновение зеленой вспышки Мэзон успел разглядеть и фигуру солдата морской пехоты с автоматом в руке и чье-то тело, лежавшее у стены амбара.
— Идем, — сказал солдат очень тихо: — левее ракеты на дороге стоит «джип». Люди с «Медузы» должны еще поработать, парень! Не так-то просто теперь уничтожить нашего брата…
«ВСЕМ, КОГО ЭТО КАСАЕТСЯ…»
Человек в халате, похожий на дрессированную крысу, карабкался по ступеням тонких алюминиевых лестниц, тянувшихся вдоль четырех стен огромной высокой комнаты. Привычным движением костлявых рук он выдвигал ящики картотеки, рылся в них, доставал нужные бумаги. Потом с папкой, набитой фотокопиями, бледно-синими глянцевитыми свидетельствами, носившими черный штамп «Патентное бюро США», он прошмыгнул в свою каморку и сел на стул у окошка, выходившего в небольшой овальный зал. Тихий голос, у которого стандартная усилительная аппаратура отняла всякую личную окраску, раздался в зале и коридорах:
— Джона Бэда просят подойти к окну номер двенадцать.
Бэд уже давно стоял у этого окна, и только он показался, как ему вручили целый ворох бумаг.
— Отказ, мистер Бэд. Сожалею, но — отказ. Здесь копии заявок и патентов, выданных раньше. Распишитесь…
Окошко захлопнулось. Бэд сел в кресло у стола и дрожащими руками, разложил перед собою документы. Вот самое главное — заявки со старым, обычным началом: «Всем, кого это касается…»
Сколько месяцев, с каким нетерпением ждал Бэд этой минуты и как страшился ее! Теперь она, наконец, пришла, и все надежды полетели прахом. Сразу сказалось продолжительное голодание: предметы в комнате вокруг Бэда приобрели странную Подвижность, и требовалось огромное усилие воли, чтобы собрать в строки буквы текста заявок, разбегавшиеся в разные стороны.
Бэд читал: «Всем, кого это касается, да будет известно, что я, Джордж Филиппе из Кванси, округ Норфолк, штат Массачузетс, изобрёл электромеханический способ быстрого нанесения надписей и любых рисунков на надгробные плиты из чугуна, гранита и мрамора…».
Это было так бесконечно далеко от изобретения Бэда, предназначенного для автоматической поливки огородов, что объяснение могло быть только одно: произошла грубая ошибка.
Бэд вскочил и устремился к окошку номер двенадцать.
— Простите, — радостным тоном сказал он, смотря прямо в хмурые маленькие глазки чиновника и ожидая, что сейчас смущение расплывется по этому настороженному лицу. — Здесь явное недоразумение. Какое отношение к моей машине может иметь заявка на обработку могильных плит, запатентованная пятьдесят лет назад?
Еще в детстве Бэд как-то видел потревоженную очковую змею, вдруг раздувшую свой «капюшон» и зашипевшую яростно и угрожающе. Ему показалось, что такое же превращение произошло с чиновником. Худое лицо и морщинистая, вся в складках, шея как будто раздувались на глазах, и злое шипенье неслось из окна:
— Патентное бюро США никогда не ошибается. Просмотрите внимательно заявки. Красным карандашом обведено касающееся вас-с-с…
Бэд вернулся к столу и снова начал читать заявку. Он стиснул голову руками и шептал прочитанное, но смысл фраз все равно ускользал от него. И одно только слово, как удары молота, повторялось в мозгу: «отказ», «отказ», «отказ»…
Бэд глубоко вздохнул и почувствовал сильный запах спирта. Осторожно покосившись в сторону, он встретил взор красных слезящихся глаз, которым их обладатель не очень успешно пытался придать выражение глубочайшего сочувствия.
— Крах? А?.. Полное крушение надежд? Обычная история здесь, где сердца разбиваются безжалостно, как яичная скорлупа. Не теряйте мужества! Надо бороться с обстоятельствами. Да! Бороться, бороться, бороться!
Каждая фраза сопровождалась новой волной запаха крепчайшего, едкого спирта. А сам говоривший так мало напоминал человека, способного бороться с обстоятельствами, что Бэд, слушая его, невольно улыбнулся.
Собеседник воровато оглянулся и торопливо добавил:
— Я могу быть вам полезен. Огромные связи в любых кругах… Мой личный опыт… При этом абсолютно бескорыстно. Я знаю вас, мистер Бэд, и должен вам объяснить одну из причин ваших неудач: вы занесены в «черный список». Да, да! Не удивляйтесь! Работая на заводе Джона Андерсона, вы, инженер, поддерживали требование рабочих об увеличении заработной платы и освобождении из тюрьмы организаторов стачки. По нашим неписаным законам человеку, входящему в состав администрации, за это полагается смерть. Гражданская смерть. А иногда и физическая, самая настоящая. На вашем пути с тех пор повсюду возникают рогатки. Но там, где не пройти вам, могу пробраться я…