«Выхожу на катере лаборатории на помощь судам „Маяка“».
Через десять минут, взревев мощными реактивными двигателями, катер «Пеламида», с свернутым на корме толстым буксирным канатом, рванулся в море.
Морской конь с гордо запрокинутой вершиной, походившей на голову лошади, пронесся мимо, и тень скалы на миг упала на зеркало в рубке «Пеламиды», в котором отражалось узкое лицо Иванова с гладко зачесанными черны ли волосами.
Как прощальный привет, прорвался вопль сирены и тотчас же снова утонул в гуле моторов.
Иванов резко увеличил скорость катера и взглянул в бинокль. На горизонте тянулась изломанная холмистая линия — волны, через которые надо было пробиться…
БИЗНЕС КОМПАНИИ «ДЭМ»
Плотина рухнула на рассвете, в тот час, когда начинают дремать даже ночные сторожа. Смывая на своем пути людей и легкие временные постройки, вода бурно хлынула с высоты ста пятидесяти метров, широко разлилась по долине, наткнувшись на упавшие глыбы бетона и, уже совсем спокойная, подошла к дому, где жили инженеры-строители. Глухо булькая в подвалах, просачиваясь под наскоро сложенный фундамент, вода угрожала зданию, но инженеры не торопились покинуть его: здесь они всегда были одни. Даже почтальон клал их газеты и письма в ящик у края шоссе, не рискуя идти дальше по узкому каменному забору, вдоль которого струилась река, прорвавшаяся к морю.
На седьмой день после катастрофы инженер Джемс Кеннеди торопливо просматривал газеты. Он читал только заголовки на первой странице, а потом выбрасывал газеты прямо в раскрытое окно. Одни бумажные листы тонули сразу, другие, распустившись парусом, скользили по воде, сталкивались, перегоняли друг друга и уплывали все дальше, дальше…
— Опять ничего, — сказал Кеннеди. — А признаться, я сегодня порядком струсил, прочтя слова: «Убийцы в Колорадо»… Оказалось — нападение на курьерский поезд.
— Про нас, конечно, напишут под другим заголовком: «Идиоты в Колорадо», — заметил Джонсон.
Его бледные губы растянулись в улыбку. Еще в детстве он научился смеяться над всем непонятным, страшным. Презрительная усмешка сделалась щитом, которым он прикрывал и растерянность, и ужас, и горе.
— Нет, серьезно: чем объяснить это упорное молчание о катастрофе после первого короткого сообщения? Наверно, сам удар, который обрушится на нас, будет менее мучителен, чем это бесконечное ожидание.
Слабо, как-то нерешительно звякнул телефон. Кеннеди быстро схватил трубку и обеими руками прижал ее к уху. Кабель был подмочен водою, и разобрать что-нибудь удавалось только с большим трудом. Кеннеди кричал, дул в трубку, просил повторить слова по буквам. Внезапно лицо его побагровело.
— Спасательная команда в шестой раз не могла пробиться в здание гидростанции. Стивен утонул. Погиб и Кид. Его унес поток.
— Тело главного инженера не нашли? — спросил Джонсон.
— Нет. Наверно, он уже в море и крабы расправляются с ним. Только, пожалуй, они отравятся. Такой мерзавец, конечно, никогда не попадался им. А Кида очень жаль…
Кеннеди посмотрел на дверь комнаты, в которой жил Кид.
— Придется написать его матери, пока мы еще трезвы.
Когда письмо было закончено, Кеннеди подошел к инженеру Браули, сидевшему в дальнем углу комнаты за столом, заваленным книгами и листами исписанной бумаги. Браули сосредоточенно смотрел на логарифмическую линейку.
— Генри, довольно считать. Ты слышишь: Кид не вернется никогда.
Браули досадливо поморщился и тряхнул головою. Яркорыжие волосы упали на глаза инженера; он привычным движением пригладил их и снова впился взглядом в линию визира. Через несколько секунд Браули с такой яростью швырнул на стол линейку, что стекло бегунка разлетелось на мельчайшие брызги.
— Тысяча двести! — воскликнул он.
— Что тысяча двести? — спросил Кеннеди.
— Запас прочности плотины, — с запинкой процедил сквозь зубы Браули.
— Здорово! Плотина в тысячу двести раз прочнее, чем надо, а рухнула она по причине, неизвестной инженерам, строившим ее! — воскликнул Кеннеди. — Какие там тысяча двести? Ты просто взялся не за свое дело. Разве мы настоящее инженеры? Мы люди «маленькой книги». Пока достаточно жалкого конспекта наук, вызубренного нами, мы еще кое-как справляемся. Но без таблиц Смита, номограмм Бука, справочника Робинса — что останется от инженеров Джонсона, Кида, Браули, Кеннеди? Ничего. За полями нашей «маленькой книги» вся техника для нас представляет сплошное «белое пятно».
Кеннеди побледнел, его черные глаза сверкали. Сейчас он ненавидел всех тех, кто дал ему диплом инженера без необходимых знаний, кто превратил его в слепого исполнителя, не могущего разобраться в том, правильно или неправильно решена главная техническая задача.
— Про людей «маленькой книги» ты не сам придумал. Это сказал Ваневер Баш, — заметил Джонсон.
— Тем более! Ему и книги в руки. Он-то уж знает, что представляет собою наш рядовой инженер. Семь дней понадобилось Браули, чтобы получить совершенно бредовый результат вычислений.
— Четыре. Трое суток мы только пьянствовали, — угрюмо заметил Браули.
— Хорошо, четыре. Кид не придумал ничего лучшего, как превратиться в водолаза, пытаясь среди развалин под водой найти какой-то ответ. Я сознаю свое бессилие и просто ничего не делаю.
Джонсон откровенно завидует своему более решительному отцу… Вот мы — четыре инженера, только неделю назад считавшие себя опорой мирового технического прогресса!
Кеннеди выпил остатки спирта и вместо закуски внимательно посмотрел на вскрытую консервную банку, шевеля губами. Потом с отвращением мотнул головою.
— Про меня ты наплел напрасно. А вот для Кида, пожалуй, и лучше, если он утонул. Его отношениями с рабочими как будто весьма заинтересовалось Федеральное бюро разведки, — сказал Джонсон.
Кеннеди стало стыдно своей внезапной горячности. Не слушая Джонсона, он достал записную книжку и начал ее перелистывать. В комнате было совершенно тихо. Джонсон, не любивший таких моментов, угрюмо уставился на пятно на скатерти. Так было в доме Джонсона, когда разорился отец. Сначала гнетущая, мертвая тишина, а потом выстрел, прозвучавший, словно гром. «Тигр Джонсон» заработал на страшной засухе 1944 года и разорился на неожиданном урожае через пять лет…
«Ах, если бы отец сейчас был с нами! — мечтательно думал Джонсон. — Уж он, наверно, придумал бы что-нибудь такое…».
В тоске Джонсон посмотрел на Кеннеди, как будто заснувшего над своей записной книжкой, на Браули, нахохлившегося, как побитый петух. Клок рыжих волос, топорщившийся на темени словно гребень, усиливал это сходство.
В университете Браули все знали под кличкой «Подножка», потому что он необычайно ловко применял этот запрещенный прием во время футбольных состязаний. Впервые в жизни Браули сейчас задумался над тем, что должны были чувствовать его противники, вдруг на всем бегу летевшие через голову.
С ним поступили нечестно! Ему подставили ногу в самый расцвет его карьеры. Ясно, что именно на них — Браули, Джонсоне, покойном Киде и Кеннеди — отыграются настоящие виновники катастрофы. С лицемерным сожалением и притворным раскаянием они заявят: «Ошиблись мы. Молодые инженеры, показавшиеся нам такими талантливыми, не оправдали надежд, возлагавшихся на них».
Ярлык тупицы, неудачника навсегда будет приклеен к Браули. Как будто после тяжелого и неудачного футбольного состязания, едва волоча ноги, Браули подошел к большой географической карте, висевшей на стене.
«Сьерра — Мохада… Где-то здесь строится водохранилище. Для Мексики, пожалуй, моих инженерных знаний хватит. Но опять вода! — думал Браули. Его передернуло, словно больного бешенством, к губам которого поднесли стакан воды. — Буду лучше строить дома…». Ему представились узкие дороги, покрытые оранжевой пылью, высокие тощие кактусы, похожие на огородные пугала, низкие широкие здания, тонущие в зелени садов…